Месть

Захарыч протяжно вздохнул.

— Как теперь помню, пробило шесть склянок, значит, три часа пополудни. На счастье свое, был я в ту пору на шканцах, собирался на вельбот лезть уключины чистить. Стою я это пока, взглядываю на Гоглан-остров, — мы мимо шли, — как вдруг загремело, словно из тысячи орудий пальнули… Взрыв, значит. Клипер подпрыгнул, затрясся весь, а я уж на другой стороне шканцев ничком оглушенный лежу, — откинуло. Поднялся в страхе, и ажно волос дыбом. Смотрю, впереди все в белом дыму и пламя пышет, а оттеда крик и стоны… Не приведи бог их слышать. Еще примерно секунд, и все стихло, а половины клипера уже нет, и вижу я, что и корма сейчас тонет. Перекрестился я и в воду… ухватился за стеньгу… А кругом наши, что живые остались, стараются отплыть от клипера, кто за что хватается… А волна большая была… Ветер свежий… Некоторые тонут… Держусь я за стеньгу, и фершал приплыл, ухватился. Надеемся. Видим, со всех судов шлюпки на спасенье идут… Обернулись мы на «Чайку» взглянуть, а ее звания нет… только обломки поверх воды плавают… Перекрестились мы с фершалом и ждем… Ну, тут в скорости подошли шлюпки и начали подбирать людей… Коих подобрали, а кои потопли, царство им небесное!

— А много спаслось?

— Третья часть спаслась команды и из офицеров десять человек, а всех офицеров было восемнадцать.

— И вы думаете, Захарыч, что это Яшкин взорвал?

— Полагать надо, что его это грех от злобы на командира. И на следствии многие так показывали.

— А может, взрыв произошел от неосторожности?

— Сумнительно, вашескобродие, потому, сами изволите знать, крюйт-камера такое место, что в ей завсегда строгую опаску имеют… Едва ли… А впрочем, один господь всемогущий знает, как было дело, а людям не доискаться настоящей правды.

Мы оба несколько времени сидели молча, не обращая внимания на удочки. Был мертвый штиль, и на море стояла какая-то торжественная тишина.

— Однако не пора ли и закусить, вашескобродие? — прервал молчание Захарыч. — За разговором, глядикось, и солнышко вовсе поднялось. И славный же день сегодня!.. На редкость по здешним местам! — добавил Захарыч.

Мы стали закусывать.

1894