Месть

Разве не было на свете других стран, которые не требовали от своих граждан так много? Стран, где можно было быть самим собой, жить для себя и в то же время не быть человеком второго сорта, не чувствовать себя всегда виноватым? Стран, в которых героическое поведение не считалось обязательным для всех. Разве непременно надо быть героем? В других странах люди, не выказывающие желания по первому требованию отправляться на любое задание, не чувствовали себя неполноценными.

Авнер ни на минуту не предполагал, что такое положение вещей в Израиле несправедливо. Он, Авнер, был не на высоте, а не государство Израиль. В Израиле установились более высокие стандарты, по которым оценивались люди. В этом все дело. Многие этим стандартам соответствовали по своей природе. Многих это вообще не заботило. Они могли даже не отдавать себе отчета в том, что эти стандарты существовали. Они просто могли не подозревать, что им следовало быть героями, быть людьми, способными к самопожертвованию. Они работали, голосовали, ссорились, отбывали ежегодно воинскую повинность и были счастливы, живя в Израиле.

Авнер чувствовал себя по-другому. Пока жил в Израиле. Но винить он никого не собирался. Просто в нем ничего героического не было. Он был самым обыкновенным человеком. Он устал от необходимости быть необыкновенным. Но в Израиле он иначе существовать не мог. Надо было либо быть, либо претендовать на то, чтобы быть героем. Не обязательно при этом входить в отряд коммандос — закладывать взрывчатку, подбирать фугасные бомбы, охотиться за террористами. Можно жить и так, как живет его мать — на скромную пенсию, принеся в жертву семью, уйдя на отдых в кибуц, не претендуя на лучшее. Потому что у евреев теперь есть свой собственный дом — это и есть награда. И еще, как отец, — ждать телефонного звонка. И наблюдать за тем, как галицийцы делят между собой лучшие куски пирога.

Нет. Он этого не желает. Он не станет послушным маленьким «екке-поцем» из Нахарии. Если евреев будут пытаться вновь сбросить в море, он вернется и будет драться. Даже если ему уже стукнет семьдесят. В этом можно не сомневаться. Но пока что он собирается жить нормальной семейной жизнью. В Америке.

Через несколько дней Эфраим позвонил ему из Вашингтона.

— Пока вы обдумываете, что будете делать, — сказал он, — я хотел бы вам кое, о чем напомнить.

— Что вы имеете в виду?

— Вы подписали контракт.

Авнер поначалу подумал, что ослышался. Он разговаривал с ним из телефонной будки, куда перезвонил ему Эфраим. Автомат был на очень шумном Квинс Бульваре.

— Вы сказали — «контракт»? — переспросил он. — Что вы имеете в виду?

— Бумагу, которую вы подписали, — сказал Эфраим. — В моем офисе. Когда в октябре были в Израиле. Вы ведь ее прочли и подписали. Вспоминаете?

Он помнил, что подписывал бумагу в офисе Эфраима, но прочесть ее тогда не удосужился.

— Вы хотите сказать, что вы мне дали подписать бумагу, в которой значилось, что я обязан на вас работать всю мою жизнь?

Эфраим рассмеялся.

— Не совсем так. Контракт составлен на три года. За нами предусмотрено право его возобновлять ежегодно. Мы его возобновили, когда вы были за границей.

— Минутку, — сказал Авнер. Голова у него пошла кругом. — Пусть я даже подписал. Но как же вы могли его возобновить в мое отсутствие? Без моего согласия?

— О каком согласии вы говорите? Нам ваше согласие не требуется. Это наше право. Мы обязаны только поставить вас в известность.

— Но вы и этого не сделали.

— Мы занесли эти сведения в ваше личное дело, — ответил Эфраим. — Можете мне поверить, все это совершенно законно. Так что учтите все это, обдумывая свои планы.

— Так вы занесли ваше решение… куда? — с трудом выговорил Авнер.

Если бы Эфраим перепробовал все возможные способы отвратить от себя Авнера, он вряд ли нашел бы лучший. Ах вот что! Эта дрянь, галициец, занес в мое личное дело свои пожелания и считает, что я у него в руках! Да никогда этого не будет! — бесился Авнер.

— Вот что я вам скажу, — обратился он к Эфраиму. — Посылайте в Южную Америку мое личное дело. А я остаюсь в Нью-Йорке.

— Не кипятитесь, — сказал Эфраим. — Я позвонил с тем, чтобы вас предупредить. Я подумал, что вам будет интересно об этом узнать.

— Отлично. Вы это сделали, — ответил Авнер. — Теперь и я хочу кое, о чем вас известить. Я никуда не поеду. И в Израиль не вернусь.

— Это означает, что вы нарушили условия контракта, — сказал Эфраим и повесил трубку.

На следующей неделе Авнер полетел в Женеву. Он не остановился в «Дю Миди», потому что паспорт у него был уже другой. Он связался со Стивом, который оказался в Европе по делам службы. Утром следующего дня они встретились в ресторане «Мовентик», который Авнер так любил.

— Плохи твои дела, старина, — сказал Стив.

— А что?

— Не знаю, что именно, — сказал Стив, покачав головой. — Но я встретился с Эфраимом, когда он возвращался в Израиль, и он сказал мне, что в Нью-Йорке разговаривал с тобой. Что он мол большего от тебя ожидал, что твое поведение он считает неразумным.

— Я хочу уйти.

— Я знаю об этом, — сказал Стив. — Он мне сказал. Но что ты собираешься делать?