Месть

— Я понимаю. Но все же я здесь, чтобы предупредить тебя. Не строй на завтра никаких планов. В девять утра за тобой заедет машина.

— Что случилось? — опять спросил Авнер.

— Не знаю, но будь готов к девяти.

Авнер огорчился.

— Черт подери! — воскликнул он. — Я зверски устал. Двенадцать часов лета… Я хотел немножко поспать.

— У тебя есть еще время, — услышал он в ответ.

И это было все.

Утром, забыв о разговоре в аэропорту, Авнер начал было собирать пожитки, чтобы ехать на пляж. По субботам пляж в Тель-Авиве был открыт. И вдруг его как стукнуло.

— Брось! — крикнул он Шошане. — Я не могу ехать. Вот проклятье! Уже почти девять. Через две минуты за мной приедут.

Шошана, как обычно, никаких вопросов не задавала. И ничем своего разочарования не обнаружила. Она стояла рядом с ним с чашкой недопитого кофе в руке. Авнер, тоже с чашкой, пытался одновременно выпить кофе и зашнуровать ботинки.

Через минуту после того как стрелки часов показали девять, раздался звонок. Авнер загрохотал вниз со второго этажа, на ходу застегивая рубашку. У двери он увидел человека, с которым был едва знаком. Это был тоже агент безопасности, но в отличие от Авнера он, если так можно выразиться, имел постоянное место работы — возил генерала Цви Замира, возглавлявшего Мосад.

Поначалу Авнер решил, что произошла ошибка.

— Это вы звонили? — спросил он, заканчивая возню с последней пуговицей рубашки.

Шофер кивнул и придержал дверь, чтобы Авнер мог выйти. На углу стояла машина. Они направились к ней. Шофер открыл дверцу. На заднем сиденье сидел Замир.

Авнер смутился.

— Садитесь, садитесь… — нетерпеливо проговорил генерал.

Авнер занял место рядом с главой Мосада. Голова у него пошла кругом. С Замиром он встречался дважды. Первый раз, когда был представлен ему в составе группы молодых агентов во время очередной тренировки. Во второй — случайно, в самолете, летевшем в Рим. Генерал был пассажиром, а Авнер — охранником. Они обменялись тогда несколькими словами. И вот теперь он сидит в одной машине с Замиром! Непостижимо.

Израиль — маленькая демократическая страна, и социальные и профессиональные дистанции в Израиле гораздо меньше, чем в большинстве других стран. Здесь все евреи, все плывут в одной спасательной шлюпке, все делают одно дело. Авнер, разумеется, был потрясен, но все же куда меньше, чем был бы потрясен, скажем, какой-нибудь рядовой агент ФБР, оказавшийся рядом с главой своего ведомства Эдгаром Гувером.

Машина ехала вдоль улицы Хамасгер. Затем свернула на восток, на шоссе, минуя дорогу Кибуц Галует.

— Мы едем в Иерусалим, — сказал Замир.

Авнер кивнул. Задавать вопросы не имело смысла. Скоро и так все выяснится. Может быть, он в чем-нибудь провинился? Но в таком случае его вина должна была граничить с преступлением, чтобы сам Замир этим заинтересовался. «Нет, этого не может быть, — подумал Авнер. И успокоился.

Этим субботним утром шоссе на Иерусалим было пусто. Когда они выезжали из Тель-Авива, сентябрьское солнце пекло вовсю. Через полчаса дорога пошла вверх по холмам, окружающим Иерусалим, и стало заметно прохладнее. Авнер любил эту дорогу, петляющую по иерусалимским холмам через прореженные леса, мимо ржавого цвета скал. Этот мягкий и сухой воздух напоминал ему летние дни в Европе. Там и сям вдоль шоссе виднелись груды обломков «сандвичей» — бронированных самодельных грузовиков, которые когда-то, в дни Войны за независимость сопровождали транспорты, поддерживающие связь между Иерусалимом и всей остальной частью страны. На дорогах, проходящих по вражеской арабской территории, они часто подвергались атакам партизан. В стране сохранилось множество таких «памятников». Израильтяне давно к ним привыкли и не обращали внимания. Но Авнер на эти «памятники» всегда реагировал болезненно.

Замир держался дружественно, но казался чем-то озабоченным. Они почти не разговаривали. Но об отце он Авнера спросил. Авнер уже к этому привык. После ареста и суда над ним, отец стал знаменит, пожалуй, не менее, чем Эли Коген. О его заслугах перед Израилем был опубликован целый ряд статей. Даже книга о нем вышла, хотя писатели мало что знали о его частной жизни и еще меньше о его личных переживаниях.

Отец был известен не под своим именем, которое носил, живя в Реховоте. Да и Авнер, будучи в армии, свое имя поменял.

На вопрос Замира он ответил:

— Спасибо, хорошо. Хотя со здоровьем, конечно, не блестяще.

Генерал кивнул.

— Скажите ему, что я интересовался… Скажите ему еще, что я на этих днях заеду к нему повидаться.

— Он будет рад, — вежливо ответил Авнер, хотя понятия не имел, так ли это. Ведь под таинственными «они», на которых отец зловеще намекал, мог иметься в виду и Цви Замир.

Остаток пути они молчали. Все расстояние между Тель-Авивом и Иерусалимом, через узкую полосу территории Израиля при хорошей езде можно было покрыть приблизительно за час. В эту субботу они его проехали меньше чем за час. Еще не было десяти, когда они въехали в окрестности Иерусалима и остановились перед каким-то зданием.