Месть

Этот «Гевара» проявил незаурядное мужество[6]. Он продолжал стрелять и прятаться от немцев еще в течение целого часа, и ему удалось ранить в шею немецкого пехотинца. В половине второго ночи Тони наконец был загнан в угол и застрелен. Все было кончено.

На следующий день Олимпийские игры были продолжены. Советский Союз завоевал пятьдесят золотых медалей. Соединенные Штаты заняли второе место, выиграв тридцать три.

Часть первая

Становление агента

Авнер

Что было в письме, Авнер догадался еще до того, как вскрыл коричневый конверт. Во всяком случае он знал, от кого оно и по какой причине ему послано. В подобных случаях он всегда мог полагаться на интуицию, «шестое чувство», как он это называл.

Собственно, именно интуиция и отличала его от прочих людей с обычными пятью органами чувств, которые у Авнера были вполне заурядны. Зрение, нормальное в будничной жизни, было недостаточным, чтобы обеспечить ему возможность приобрести увлекательную профессию, о которой он всегда мечтал, — стать военным летчиком — или завоевать звание чемпиона среди снайперов. Слух тоже не был особо замечательным. Не хватало ему и сноровки для того, чтобы стать настоящим механиком. И только «шестое чувство» было его особенностью.

Коричневый служебный конверт, который он держал в руке, ничем не отличался от множества других таких же конвертов, в которых отправлялись различные официальные корреспонденции. Но правительственное или армейское письмо должно было иметь соответствующую пометку на конверте — скажем, отдел такой-то. На этом же конверте никаких пометок не было. Письмо содержало не более пяти строк. Напечатано оно было на иврите. Машинка букву «М» не пропечатывала. В письме говорилось, что в том случае, если Авнер заинтересован в получении работы, он может встретиться с автором письма «на углу улиц Фришмана и Дизенгофа в Тель-Авиве». Были также указаны время, название кафе и номер телефона, по которому Авнер может позвонить, если предложение его не заинтересует или назначенное время не устроит. Внизу стояла подпись: «Искренне ваш — Моше Иоханан». Это имя Авнеру ничего не говорило.

Описанные события происходили в начале мая 1969 года. Авнеру было двадцать два года, он был молод и здоров. Сабра, уроженец Израиля, он только что закончил службу в армии в особой части. Как и все остальные, он принимал участие в Шестидневной войне и имел звание младшего лейтенанта в отставке, присвоенное всем, кто служил в отрядах коммандос.

«Чудесно, — сказал он сам себе и отправился наверх принимать душ. Это было его привычкой — принимать душ в середине дня, а также подбадривать себя этим словечком «чудесно», произнося его по-английски.

Попробуем задаться таким вопросом: много ли в армии молодых людей, которые не поленятся сконструировать переносной душ, использовав при этом пустую корзину из-под апельсинов и старый ковш? Многим ли будет не лень таскать за собой это сооружение во время маневров в пустыне, вызывая веселый восторг окружающих? При этом всякий раз, решив воспользоваться душем, его владелец еще должен будет отыскать цистерну с водой и прикрепить к ней свое изобретение. Кроме душа, у Авнера имелась еще одна коробка из-под апельсинов с аккуратно выдолбленным в середине отверстием — это было не что иное, как переносной унитаз. И все это не где-нибудь, а в пустыне Негев!

Но ему казалось это естественным. Он не намерен был елозить, как обезьяна, по песку и не собирался допускать, чтобы насекомые ползали по нему.

Однако не стоит думать, что для Авнера чистоплотность была превыше всего. Просто он был опрятным человеком и нисколько этого не стыдился. В день демобилизации он был единственным в своем подразделении солдатом, который сдал свой вещевой мешок со всем содержимым в таком же безупречном виде, в каком получил его четыре года назад. Что здесь особенного?

Разумеется, в этом рассказе явно что-то приукрашено. Сомнения в этом нет. Однако дело в том, что все, что касалось Авнера, всегда казалось несколько преувеличенным.

Известно о нем было и еще кое-что. До настоящего времени Авнер никогда не бывал в Соединенных Штатах. Но его мать утверждала, что первое произнесенное им слово, было не «мама» или «папа», а «Америка». Возможно, это было придумано, но звучало правдоподобно. Соответствовало Авнеру. Когда он подрос и начал бегать по пустынным, обожженным солнцем улицам Реховота, стремясь во что бы то ни стало попасть на дневной сеанс в кино, Америка полностью завладела его воображением. Лана Турнер, Джон Уэйн, Рита Хэйворт…

Там же, в кино, он усвоил первые слова на английском, вернее, на «американском» языке. Это был язык, на котором он, как и многие в Израиле, разговаривал с большим увлечением, хоть и не всегда правильно. Английский в школе был совсем другим. «По-американски» в кино говорили так, что язык можно было ощутить, попробовать на вкус. Этот язык мог стать твоим собственным, и ты сам при этом становился другим. «О’кей, мистер», «говорят из ФБР» — в этом что-то было…