Месть еврея

Он словно хотел задушить ее в страстном объятии, в котором чувствовались все пережитые им страдания.

Валерия тоже была охвачена страстью, забыв прошлое и будущее. Забыв, для чего надела этот наряд, она безответно отдавалась чувству невыразимого блаженства. Он любил ее и прощал, а все остальное не существовало для нее в эту минуту.

Вскоре после того, как Валерия вышла из дому, Антуанетта снова пришла в ее комнаты, чтобы передать ей поручение старого графа. Не найдя Валерии, молодая графиня встревожилась, позвала Марту и спросила, где ее барышня. Камеристка побледнела, и это ее смущение возбудило подозрение. Антуанетта заставила ее во всем признаться.

Дрожа и глотая слезы, Марта рассказала о разговоре своем с Валерией, заявила при этом, что не знает, куда та девалась. В сопровождении камеристки Антуанетта торопливо вошла в гардеробную, и произведенным осмотром было установлено, что бурнус с капюшоном и черная вуаль исчезли из шкафа.

– Полоумная дура! Видишь, что наделала твоя болтливость? – обратилась она к Марте. – Но куда она могла уйти?

– На загородную виллу, быть может. Я сказала барышне, что банкир там, – отвечала трепещущая Марта.

– Хорошо. Оставайся и сторожи здесь, чтобы никто не вошел сюда.

Когда расстроенная и испуганная Антуанетта вбежала в уборную мужа и сообщила ему о случившемся, Рудольф побледнел и крепкое ругательство сорвалось с его уст.

– Надо немедленно добыть эту сумасшедшую, – говорил он, проворно одеваясь. – Я привезу ее живую или мертвую.

– Возьми меня с собой, – просила Антуанетта, – я уговорю ее.

– Хорошо, если обещаешь не падать в обморок и не задержишь меня. У нас в запасе еще час времени до приезда подруг. Накинь что-нибудь и выходи ко мне в переулок, я иду скорей нанять фиакр.

Через четверть часа, выходя из фиакра возле садовой калитки виллы, они заметили другого извозчика, кого-то ожидавшего.

– Кого ты привез? – спросил Рудольф, давая кучеру золотую монету.

– Даму под вуалью и в белых атласных башмачках, она велела ждать ее, – отвечал кучер.

Рудольф вздохнул свободнее.

Приказав извозчикам дожидаться, он вошел с Антуанеттой в сад. Но они были в большом затруднении, не зная, в какую сторону направиться. Как вдруг из кустов вышел какой-то человек и подошел к ним.

– Вы ищете графиню, ваше сиятельство – спросил он.

– Да, где она?

– Она разговаривает с барином, возле пруда. С тех пор, как господин Мейер покушался на свою жизнь, он в таком странном настроении духа, что мы день и ночь следим за ним. Я его камердинер Стефан, а другой слуга караулит там, дальше.

– Хорошо, веди нас скорей, – сказал Рудольф, и обратись к жене, злобно присовокупил вполголоса: – Вот, она во власти лакеев!.. Нет уж, эта возмутительная выходка переходит всякие границы!

Между тем Самуил несколько пришел в себя. В первые минуты восторга он сознавал лишь одно, что сокровище, которое он считал навсегда утраченным, снова вернулось в его объятия; но теперь в нем пробудилась вся его энергия. Теперь он хотел жить и до последней крайности защищать посланное ему судьбой счастье. Приподняв головку Валерии, покоившуюся на его груди, он впился своим чарующим взглядом в глаза молодой девушки.

– Дорогая моя, ты любишь меня и останешься со мной, не правда ли? – шептал он тихим ласкающим голосом, силу которого он уже испытал. – Ты еще свободна и счастье в наших руках, Валерия; уедем из этого города, куда хочешь. Ты равнодушна к Раулю, покинуть его не будет для тебя жертвой, да, наконец, приобретая тебя снова, я не потерплю, чтобы ты сделалась женой другого. Пусть там ищут тебя…

Эти слова вернули Валерию к действительности. Как бы очнувшись от опьянения, она поняла, каким нареканиям подвергла свою семью, какое оскорбление наносила Раулю, который так честно и открыто спрашивал ее о прошлом.

– Ты требуешь от меня невозможного, Самуил! – проговорила она, вырываясь из его объятий. – Пойми, что приглашенные на свадьбу уже собираются у нас в доме и в церкви; я не имею никакого права, никакой причины бросить Рауля и бежать за час до свадьбы. Ах, Самуил! Забудь меня после этой минуты примирения, когда я могла оправдаться в твоих глазах и вымолить твое прощение. Я счастлива, никакая тень не разделяет более нас, ты меня любишь и обещал жить.

– Да, я обещал жить, но для тебя, – отвечал Самуил, мрачно глядя на нее, – ужели ты, в самом деле, думаешь, что после этой минуты счастья я откажусь от тебя в угоду глупой толпе, которая все равно ничего не поймет и не узнает побудительных причин. Ты снова слабеешь и трусишь, Валерия, ты хочешь обмануть князя, который Верит тебе, принести ложную клятву перед алтарем, когда твое сердце полно любви ко мне? Как это согласуется с твоей религией? Безумная! Ужели ты решишься отдаться этому человеку, когда на тебе горят мои поцелуи. Нет, теперь, конечно, ты принадлежишь мне!

Он обнял ее и прижал к груди.

– Пусти меня, я не могу! – воскликнула Валерия, отталкивая его и ломая руки. – Я должна уйти, я не могу компрометировать честь Рауля, он этого не заслужил!

Раздражение, бушевавшее в груди Самуила, вдруг вырвалось наружу.