– Пока самоубийство будет казаться тебе спасением, ты не найдешь себе покоя.
Самуил вскочил словно спросонья.
– Что это было? – шептал он. – Сон или видение?
Он вынул из кармана спички и зажег свечу, стоявшую на столе. Ему тотчас бросился в глаза листок бумаги, положенный под подсвечником. Он взял его и, пораженный, прочитал слова, которые сейчас слышал.
Он опустил голову, в нем мгновенно созрела решимость. Мысль о самоубийстве была устранена навсегда, и горячая молитва вознеслась из его измученной души.
Глава 4
С этого дня мало-помалу к Самуилу стало возвращаться спокойствие. Он смело глядел в будущее, готовый мужественно нести то, что его ожидало. Более мрачный, сосредоточенный, чем когда-либо, он снова взялся за дела, работая усерднее своих служащих, но образ его действий так изменился, что Леви недоумевающе покачивал головой и решил с Зильберштейном, тоже весьма недовольным, что голова банкира не в порядке и что его ожидает разорение.
Из-за вынесенной нравственной борьбы Самуил отдалил ребенка, так как ему тяжело было его видеть, но по мере того, как к нему возвращалось душевное спокойствие, в нем воскресла и сильная, страстная любовь к этому мальчику. Теперь он большую часть своего досуга посвящал ребенку, играл с ним, развивал его и учил.
Раввин, придя как-то к нему по делу, заметил, что пора было бы заняться религиозным воспитанием маленького Самуила.
– Ему скоро исполнится пять лет, а его никогда не водят в синагогу, – добавил он внушительно.
В заключение он рекомендовал банкиру молодого маламеда, из своих друзей, который сумел бы, почти играя, внушить ребенку правила Моисеева закона. Самуил ответил уклончиво, но вопрос, поднятый этим разговором, озадачил его. Он спрашивал себя, имеет ли он право теперь, когда отказался от мщения, воспитывать похищенного ребенка в религии, еще более отделяющей его от родителей, которых он его лишил, в той религии, от которой впоследствии ребенок должен будет отказаться? Честно ли увеличивать душевную смуту ребенка еще новым религиозным вопросом? И, в связи с первым, другой вопрос, не менее тяжелый, возник в его уме. Коль скоро тайна обнаружится, ему возвратят отверженного им сына, как тогда этот сын, воспитанный в христианстве и уже способный, быть может, судить, как будет он относиться к отцу, чуждому для него по вере, которую его научили презирать.
– Нет! – говорил себе Самуил. – Раз я отказался от мщения, то должен, по мере сил, исправить сделанное мною зло, возвратить христианскому ребенку религию его родителей и, насколько возможно, заполнить пропасть, отделяющую меня от отверженного сына. То, что ранее я хотел сделать для любимой женщины, то теперь я должен сделать как первое проявление моего раскаяния. Я пойду к отцу фон Роте и попрошу его окрестить меня и ребенка.
Последствием этого решения были переговоры с гувернанткой маленького Самуила и приказание обучить его христианским молитвам и жизнеописанию Спасителя.
За последние годы Самуил очень редко виделся с фон Роте, но сохранил с ним дружеские отношения и исправно выплачивал пенсию для бедных.
Священник приветливо принял банкира, а когда узнал, что Самуил хочет принять христианство, лицо его просияло.
– Ах, сын мой! Я предчувствовал, что Господь бог дарует мне эту милость! – воскликнул он со слезами на глазах.
– Не радуйтесь, отец мой, моему обращению, пока не выслушаете первую исповедь. Хотя я хочу исповедоваться ранее моего крещения, но надеюсь, что вы сохраните мое признание и не нарушите тайны, к чему обязывает вас ваш сан. К тому же вы, вероятно, не одобрите побудительную причину, которой я обязан моим возвращением к вере в Бога, в бессмертие души. Впрочем, судите сами.
И в коротких словах он сообщил ему о всех странных явлениях и подавляющих доказательствах, победивших его неверие.
– Вы ошибаетесь, сын мой, – сказал старый пастор, – я не осуждаю эти убеждения, которые называют новыми, хотя они стары как мир. Библия и Евангелие говорят нам о фактах, подобных тем, которые вы видели, как, например, духа Самуила Саулу у Аэндорской волшебницы, и огненная рука, начертавшая приговор Валтасару на стене его собственного дворца. А видение пророков, явление ангела и святых, разве не доказывают существование невидимых существ, добрых и злых? Я сам, сын мой, имел доказательства загробных сношений, и хотя не могу говорить все о моем мнении об этом предмете, но вам скажу то, что думаю, и не могу отнестись неодобрительно к силе, спасшей вас от погибели.
Три недели спустя после этого разговора отец Мартин объявил своего неофита достаточно подготовленным и на следующее воскресенье назначил крещение. Самуил снова заявил ему о желании открыть ему свою душу до совершения церемонии и просил его назначить день для тайной беседы.
– Сегодня же я могу быть у вас, дитя мое, и будьте уверены, что какие бы сердечные раны вы не открыли, тайна их умрет со мной.