Месть Фантомаса

— Действительно ужасным, месье, — ответил господин Нантей, — так как это невероятное приключение внесло феноменальный беспорядок в движение наших денежных средств, и мы чуть было не потеряли доверие значительного числа клиентов, начиная с одного из основных — господина Томери. А вы не станете отрицать, что в сфере финансов доверие — это почти все. К счастью, мы были, как и положено, застрахованы, и, если оставить в стороне моральное потрясение, надо признать, что с материальной точки зрения мы не понесли убытков, но…

В этот момент банкир повернулся к мадемуазель Доллон, которая, уткнувшись в платок, старалась вытереть слезы.

— Но что значат эти неприятности в сравнении с горем, которое раз за разом обрушивается на бедную мадемуазель Доллон? Убийство баронессы де Вибре, загадочная смерть…

При этих словах Жером Фандор прервал говорящего:

— Баронесса де Вибре не была убита, она покончила с собой. Конечно же, я не хочу, господа, делать вас виновными в этом, но, объявив ей о разорении, вы нанесли ей очень тяжелый удар!

— А могли ли мы поступить иначе? — ответил господин Барбе с присущей ему важностью. — В нашей повседневной и точной работе мы не играем словами и должны говорить то, что есть. Кроме того, мы не разделяем вашего видения вещей и убеждены, что баронесса де Вибре была убита.

Господин Фюзелье, не говоривший ни слова, слушал эту дискуссию, которая, как он думал, могла пролить некоторый свет на загадки, витавшие вокруг мадемуазель Доллон. Он, в свою очередь, высказал свою мысль или, по крайней мере, то, что он ею считал:

— Мы беседуем совершенно неофициально, не так ли, господа? В этот момент вы находитесь не у судьи, а, если хотите, в салоне господина Фюзелье. И именно как частное лицо я выскажу свое мнение о деле на улице Норвен. Решительно, я все меньше и меньше соглашаюсь с господином Фандором, чью глубокую проницательность и нюх, достойный полицейского, я, однако, с удовлетворением признаю…

— Спасибо, — иронично произнес Фандор, — комплимент-то скудноват!

Судья, улыбаясь, продолжил:

— Так же, как и господа Барбе-Нантей, я считаю, что госпожа баронесса де Вибре действительно была убита.

Жером Фандор передернул плечами и не смог сдержать своего нетерпения.

— Но, послушайте, господа, — воскликнул он, оживляясь, — будьте же логичны в своих суждениях. Несомненно, баронесса де Вибре покончила с собой, и это вытекает из совершенно неоспоримого факта — письмо, написанное ею, не может обсуждаться, оно подлинно. Я прекрасно знаю, что, благодаря открытиям современной науки, никто не сможет утверждать, что она поступила таким образом под влиянием внушения. Спросите у знатоков медицины, у самых авторитетных профессоров в области психики, и вы убедитесь, что медиуму можно внушить намерение совершить определенный акт. Но его невозможно убедить написать такой формально точный документ, как письмо баронессы де Вибре, в котором она заявляет о своем желании покончить с собой. Это письмо подлинно, можете не сомневаться в этом. Кроме того, оно правдоподобно. И эти, скорее, неприятные откровения, которые открылись такой замечательной женщине, имевшей к тому же «горячую голову», при посредничестве господ банкиров Барбе-Нантей, оказались как раз кстати, чтобы вызвать в эмоциональном порыве такую прискорбную решительность. Так что позвольте мне, господа, поверить в добровольную, действительно добровольную, смерть баронессы де Вибре…

На лицах слушающих читалось, однако, некоторое удивление.

После нескольких мгновений молчания господин Нантей, который умел рассуждать логически и, который, казалось, являлся уравновешивающим элементов этой встречи, спросил Жерома Фандора:

— Но в таком случае, месье, как вы нам объясните то, что баронесса де Вибре была найдена мертвой в мастерской художника Жака Доллона, что было констатировано правосудием?

— Да, действительно! — поддержал его господин Фюзелье, с возрастающим интересом следивший за дискуссией.

Жером Фандор не удивился вопросу банкира, а, казалось, только и ждал его.