Месть географии. Что могут рассказать географические карты о грядущих конфликтах и битве против неизбежного

Хэлфорд Маккиндер продолжает в том же русле, раскрывая перед читателем Евразию, скованную льдами на севере, омываемую тропическими океанами на юге, имеющую четыре пограничных региона, расположенных в зонах стратегического интереса центральноазиатских монголо-тюркских орд. Этим регионам, по Маккиндеру, соответствует распространение четырех мировых религий, так как религия тоже производна от географии в рассуждениях Маккиндера. Земли муссонов, расположенные у берегов Тихого океана, населены буддистами; на юге, у Индийского океана, — индуисты. Третий пограничный регион — сама Европа, омываемая Атлантическим океаном, — зона христианства. Наиболее хрупкая зона — Ближний Восток, родина ислама, «лишенная влаги ввиду близости Африки» и, «за исключением оазисов, едва заселена» (так было в 1904 г.). Лишенная лесов пустыня, открытая вторжению кочевых племен, с последующими восстаниями, революциями. Вдобавок ко всему Ближний Восток, ввиду близости заливов, морей и океанов, особенно уязвим именно со стороны моря (хотя нередко близость большой воды скорее приносила ощутимую выгоду). Если быть точным, Большой Ближний Восток, с исключительно географической точки зрения Маккиндера, чрезвычайно нестабильная транзитная зона, этакая сильно растянутая промежуточная станция между цивилизациями Средиземноморья и Китая с Индией. Зона, отражающая все значительные изменения власти, политического курса. По всему видно, что такая теория — предвестник теории Ходжсона о Большом Ближнем Востоке, как об Ойкумене античного мира, из которой вышли три мировые религии (иудаизм, христианство и ислам) и которая продолжает играть главнейшую роль в современной геополитике.

Но все же Маккиндер, создавая свою теорию задолго до нефтяного бума, трубопроводов, баллистических ракет, помещает геополитическую ось в стороне от Ближнего Востока, как бы отметая его значимость, и продолжает развивать свои тезисы.

По словам Маккиндера, эпоха Колумба примечательна открытием морского пути в Индию, в обход мыса Доброй Надежды, минуя в том числе и Ближний Восток. В Средние века Европа была «зажата между непроходимой пустыней на юге, неизвестным океаном на западе… льдами и лесами на севере и северо-востоке», а также «всадниками на лошадях и верблюдах» на востоке и юго-востоке. Затем она вдруг получила доступ к богатствам Южной Азии через Индийский океан, не говоря уже о стратегических открытиях в Новом Свете.

Но, в то время как Западная Европа «заполонила Мировой океан своими кораблями», Россия столь же впечатляюще покоряла сушу, «выйдя из северных лесов», чтобы контролировать степь, противопоставив монголам своих казаков. То есть, пока португальцы, голландцы и англичане с триумфом огибали мыс Доброй Надежды, русские стремительно осваивали Сибирь, отправляли крестьян возделывать плодородные земли южных степей, отодвигая границы исламского персидского мира. Тойнби и другие ученые напишут об этом десятилетия спустя, но Маккиндер был первым.[130] У этого противостояния длинная история — Европа против России: либеральная морская сила, подобно Афинам или Венеции, против реакционной сухопутной силы — по типу Спарты или Пруссии. Ведь море в дополнение к многонациональному влиянию представляет собой труднопреодолимое препятствие — границу, обеспечивающую безопасность, необходимую для становления либерально-демократической идеи. (США — практически островное государство, окруженное двумя океанами, с малонаселенной Канадой на севере и с единственным источником опасности в виде демографической угрозы на юге — Мексикой.)

Хэлфорд Маккиндер отмечает, что в XIX в. паровой двигатель и Суэцкий канал увеличили мобильность морских держав вокруг отдаленных южных окраин Евразии («Римленда»), при этом развитие железных дорог стало служить «вспомогательной транспортной артерией для морской торговли». Он также отмечает, что теперь железные дороги не только поддерживали развитие торгового флота, но также стали помогать развитию внутренних районов континента, и особенно это было характерно для евразийского «Хартленда», чье развитие ранее тормозилось ввиду недостатка древесины и камня для строительства дорог.

Наконец он подходит к сути:

«Углубляясь в историю, мы видим, как все бо́льшую роль в динамике исторических процессов начинает играть география. Разве не будет осью истории та обширная территория суши в Евразии, недостижимая для кораблей, но открытая в древние времена для набегов кочевых племен, а сейчас испещренная сетью железных дорог?»