Месть княгини Софьи

Вторуша схватил блюдо за края, поспешил за другом. Едва выйдя с кухни, крепче сжал пальцы левой руки, правой же расстегнул поясную сумку, нащупал берестяные туески, выдернул, зубами содрал восковые затычки, сплюнул в сторону, плеснул содержимым из берендеек на курицу, откинул их и снова перехватил блюдо двумя руками. Как раз вовремя, ибо Иван Котов остановился, отступил в сторону, повторил:

– Заходишь, ставишь, кланяешься, желаешь, уходишь, – и открыл перед купцом темную тесовую створку.

Как и приказано, Вторуша чуть опустил голову, из-за чего смог увидеть только малиновую кошму на полу, скамьи, стол и нижний край стен – прошел чуть вперед. Поставил блюдо на скатерть – аккурат перед смеющейся лопоухой девочкой лет десяти, в ситцевом платочке и ситцевом платье. Князь сидел с малышкой на углу, повернувшись к ней и держа за руку – отчего разглядеть государя всея Руси у купца так и не получилось. Он увидел только плечо, ухо и край войлочной тафьи.

– Приятного аппетита, государь! – отступил с поклоном Вторуша, после чего вышел из светелки и облегченно выдохнул: – Получилось!

* * *

После угощения злополучной курицей Дмитрий Юрьевич мучился в постели двенадцать дней, то приходя в себя и корчась от рези в желудке, то снова проваливаясь в небытие, опять возвращаясь и даже пытаясь говорить. Он был истинным воином и сражался до конца. Но в этом долгом поединке последний сын лучшего воеводы державы все-таки проиграл – и семнадцатого июля первый в истории государь всея Руси перестал дышать.

14 июня 1453 года. Москва, Великокняжеский дворец, женская половина

Две женщины, одна совсем юная, другая в возрасте, медленно шествовали по сумрачным коридорам дворца. Обе – в пышных платьях из легкого шелка и сатина, обе с драгоценными оплечьями, сверкающими серьгами и височными кольцами, с золотыми кокошниками, похожими на короны, обе с многочисленными свитами.

– Как тебе удается успевать так много, матушка? – удивилась юная княгиня. – Порою мне кажется, твой день втрое больше моего!

– Самое сложное – это не забыть и не отвлечься, Ягодка. – ответила пожилая женщина. – Обычно я составляю список нужных дел и не отступаюсь, покуда не закончу его полностью. Ты научишься, Ягодка, не беспокойся. Ты всему, всему научишься.

В одной из проходных комнат женщины поклонились друг другу и разошлись по разным коридорам. С легким шелестом разделились и их свиты.

Софья Витовтовна вошла в свои покои первой. Остановилась посреди горницы и развела в стороны руки:

– Я устала. На сегодня все…

Служанки поспешно сняли с нее украшения, платье и дневную рубаху, облачив в ночную сатиновую, под локти проводили в опочивальню, помогли погрузиться в перину.

Внезапно дверь скрипнула, в опочивальню скользнула Пелагея.

– Княжна устала, княжна желает покоя, – зацыкали на ключницу княгини из свиты, но холопка невозмутимо прошла к постели и протянула маленькую берестяную полоску: – Из Новгорода, великая госпожа.

Софья Витовтовна раскрутила упругую кору, прочитала и слабо улыбнулась:

– Спасибо, Пелагея. Ты умеешь порадовать перед сном приятным известием. Что же… Значит, все мои списки отныне закрыты. С земными делами наконец-то покончено. Как же оно хорошо-о…

Женщина опустила веки…

И более их уже никогда не поднимала.

* * *

Так закончилась самая бурная эпоха в истории средневековой Руси. Эпоха, сутью которой стала женщина, вознесенная на русский престол благодаря невероятной колдовской любви – и едва не погубившая величайшую державу обитаемого мира в качестве мести за свою отвергнутую запретную любовь.

Эпилог

Василий Васильевич, похоронив матушку, правил еще девять лет.

После исчезновения Дмитрия Шемяки, своего главного противника, он спровадил татарские войска, много лет помогавшие ему в борьбе против брата, обратно в Казань, и едва те покинули русские пределы – отказался платить Орде обещанную дань.

Князей и бояр, освободивших его из заточения и защитивших от Шемяки, Василий II подверг опале, казням и арестам, а князя Серпуховского, Василия Ярославовича, проливавшего за него кровь в войне, возглавившего мятеж против Дмитрия Юрьевича и вернувшего ему трон, – сгноил в тюрьме.

Разумеется, Василий Васильевич не стал восстанавливать упраздненные Шемякой княжества, не стал отказываться от придуманного Шемякой титула, он даже не перестал чеканить монеты Дмитрия Шемяки – всего лишь поменяв на них имя брата на свое.

В общем, князь Василий II Темный не исполнил ни единого обещания, ради которых заговорщики возводили его на трон, да еще и сурово покарал их всех за преданность.

Наверное, единственным человеком, которого Василий Васильевич ни в чем не обманул, стала его супруга. Он обещал любить ее, холить и лелеять – и ничего иного в их отношениях замечено не было.