Месть князя

Гибкий японец с нашивками капитана приставил пистолет к затылку лежавшего на полу Александра, руки и ноги которого держали по несколько человек.

– Я не сопротивляюсь, – спокойным, надменным голосом произнес Михаил.

Вальяжным движением заставив напрячься окружавших его людей, он взял со стола осибори – горячую влажную салфетку, и медленно вытер ею лицо и руки.

Вскоре раненный в плечо Лопатин и двое его друзей сидели в крытой военной машине, со скованными за спиной руками и кандалами на ногах, в окружении китайских солдат, наставивших на них винтовки с примкнутыми штыками, поблескивающими в полумраке.

Глава 5

Камера, куда поместили Блюма и Муравьева, представляла собой зловонную глубокую яму в несколько квадратных метров, запиравшуюся сверху металлической решеткой. Кандалы на руках и ногах сковывали движения, но снять их с узников не торопились. Один раз в сутки открывался решетчатый люк над головой, и такой же, как и они, узник-китаец с темным, морщинистым, как печеное яблоко, лицом, не отвечая на вопросы, молча спускал им на веревке емкость с водой, пару кусков заплесневелого, похожего на пластилин кукурузного хлеба и заменял парашу, которую они цепляли к крюку на веревке.

Раненого Лопатина отделили от них в первый же день. Теперь они мучились неизвестностью, не зная – что с ним.

За это время друзья пообтрепались, покрылись грязью. Их заострившиеся, поросшие густой щетиной лица сейчас мало напоминали лица тех холеных европейцев, которые чуть больше недели назад покинули роскошный отель «Ямато». Тем не менее они почти не потеряли физической формы.

Скудная пища медленно разжевывалась до состояния такой консистенции, что, казалось, куски мелкого хлеба не распадались во рту разве что на молекулы. С первых дней заключения медитируя, Михаил учил Блюма следить за проходом тщательно разжеванной пищи по всему желудочно-кишечному тракту, представляя, как пища всасывается организмом, наполняя его живительной энергией. Он не давал другу расслабиться. После медитации следовали отработки различных приемов, в основном – из джиу-джитсу, правда ограниченные кандалами и пространством камеры.

Изнуряя себя тренировками, чередующимися с медитацией и отдыхом, Михаил преследовал две цели: не потерять форму, которая, по его предположениям, должна им очень пригодиться в ближайшее время, а также – отвлечь разум от ненужных волнений. Сейчас не они заказывали игру, да и о правилах этой игры могли только догадываться.

– В позицию! – в очередной раз скомандовал Михаил, приняв боевую стойку и глядя весело-яростными глазами на поверженного, тяжело дышащего Александра.

– Дай передохнуть, черт двужильный, – Блюм с трудом поднимался с глиняного слизкого пола.

Сегодня уже более двух часов Муравьев терзал его в этой крохотной камере.

Неожиданно, не ко времени, со ржавым скрипом откинулась решетка над головой, и в отверстие спустили длинную бамбуковую лестницу.

– Эй, рюски! Ходя сюда! – махнул им рукой, показывая в проеме голову, китайский солдат.

– Ну вот… Недолго музыка играла… Пошли, – Михаил, звякнув цепями, протянул руку товарищу.

От свежего воздуха слегка кружилась голова, когда, пройдя через двор в окружении солдат, слегка подталкивавших их примкнутыми к карабинам штыками, друзья вошли в сумрачное двухэтажное здание то ли тюремной канцелярии, то ли еще какого-либо административного органа подавления.

В этой чехарде постоянно меняющихся в Поднебесной властных структур и законов, да еще при вмешательстве японцев, вряд ли могли разобраться даже правительственные чиновники.

Вскоре, пройдя сырыми мрачными коридорами, они попали в небольшой зал, где пахло мышами. Через запыленные, давно не мытые стекла пробивался тусклый свет, в котором были видны разводы плесени на давно не беленных стенах, трибуна на небольшом возвышении, ряд затрапезных стульев, железная клетка слева от трибуны, куда и поместили друзей, предварительно заведя руки с кандалами за спину и приковав к металлическим кольцам клетки.

Прошло немного времени и, к их радости, ввели живого и здорового Лопатина, хотя и похудевшего, но, в отличие от них, гладко выбритого и умытого. Через широко распахнутый ворот рубашки проглядывали чистые бинты – у него во время потасовки было прострелено плечо.

Оказалось – он лежал в тюремном госпитале, правда, предусмотрительно, как дикий зверь, прикованный к собственной кровати. Своей громадной фигурой он внушал ужас тюремщикам. Нужно заметить, что опасались они его не зря: рана была не очень серьезная, а при своем необузданном характере дел он мог наворотить немало.

Пока трое друзей обменивались информацией, со стороны трибуны открылась маленькая узкая дверь, и в зал вошли несколько китайских судебных чиновников и трое японских офицеров. Среди последних выделялся капитан с гибкой кошачьей фигурой и надменным взглядом. Муравьев хорошо запомнил его еще по ресторану, где именно этот капитан командовал их арестом.

Прозвучала лающая команда. Солдаты, окружавшие клетку, вытянулись в струнку, и начался судебный фарс, продлившийся, в общем-то, недолго.