Месть Лаки

В глубине души Джино по-прежнему считал себя сорокалетним, и большую часть времени он именно так себя и чувствовал. Как и в прежние годы, он был бодр и готов к действиям и, лишь глядя на себя в зеркало, замечал седые волосы и вспоминал о своем более чем солидном возрасте и о тех мелких неприятностях, на которые обычно не обращал внимания. Боль в суставах в сырые, холодные вечера, необходимость вставать в туалет по десять раз за ночь, легкая дрожь в руках и коленях, ощущавшаяся каждый раз после сколько-нибудь значительных физических усилий, – от всего этого Джино обычно отмахивался, считая временным недомоганием, и, лишь вспоминая о своих годах, он с горечью сознавал, что это уже не случайность, а система. Что ж, стареть было, конечно, очень неприятно, однако альтернатива была еще хуже, и Джино легко утешался тем, что вспоминал известную поговорку, которую переиначил на свой лад: «Если ты встал утром и у тебя все болит, значит, ты еще не умер».

– Я еще не умер, – сказал он своему отражению в зеркале. – Не умер и не собираюсь!

С этими словами Джино стряхнул с лацкана пиджака несуществующую пылинку и перешел в гостиную своей роскошной квартиры на бульваре Уилшир. Там он налил себе на два пальца виски и выпил одним глотком. Иных лекарств Джино не признавал. «Единственного врача, которому я доверяю, – часто говорил он Лаки, – зовут» Джек Дэниэлс». Все остальные – просто шарлатаны «.

Вспомнив о Лаки, Джино улыбнулся. Сильная, умная, ловкая, она обладала завидным чутьем и умела быстро принимать точные решения.

Другой дочери он не хотел, хотя иногда ему было с ней трудно. Впрочем, удивляться тут не приходилось: в последнее время Джино все чаще и чаще думал о том, что Лаки – точь-в-точь он сам, только в юбке, а двум медведям в одной берлоге тесно. К счастью, они могли по достоинству оценить и понять друг друга, а из понимания родились уважение и крепкая любовь.

Да, Джино уважал свою дочь и гордился ею.

Поэтому-то он и прилетел из Палм-Спрингс в Лос-Анджелес, чтобы присутствовать на приеме в честь Лаки. Жена Джино Пейдж тоже собиралась приехать с ним, но буквально накануне отъезда ее уложила в постель сильная простуда, и ей пришлось остаться дома. Пейдж была славной женщиной: она прекрасно относилась к Лаки, да и с Джино они отлично ладили, хотя Пейдж и была младше своего мужа на три десятка лет. Джино особенно нравился ее жизнерадостный характер, не говоря уж о теле – миниатюрном, но сильном, которое до сих пор его волновало. Правда, сейчас Джино интересовался сексом уже не так, как когда-то, однако у него до сих пор не было проблем с потенцией, и он вовсю этим пользовался – к немалому изумлению своего лечащего врача, которому, впрочем, Джино позволял только наблюдать себя.

– Тебе уже восемьдесят семь, Джино! – сказал ему врач буквально на прошлой неделе. – Когда это прекратится?

– Никогда, док, – рассмеялся Джино в ответ. – В этом секрет моего долголетия.

Но, несмотря на свою привязанность к Пейдж, Джино так и не смог забыть Марию – свою первую жену и единственную настоящую любовь. Ее гибель потрясла его и изменила всю его жизнь. Даже сейчас, много лет спустя, Джино не забывал о мерах предосторожности, пользуясь услугами частного охранного агентства, которое он сам основал и для которого подбирал людей.

Он и Лаки убеждал воспользоваться услугами квалифицированных телохранителей, но она только отмахивалась, считая, что со смертью последнего из Боннатти многолетняя вендетта закончилась и они могут вздохнуть спокойно. Но Джино так не считал. Он твердо знал, что у семьи Сантанджело до сих пор очень много врагов, тайных и явных, которые только и ждут подходящего момента, чтобы нанести удар.

Неудивительно поэтому, что он волновался за дочь. Разумеется, она уже давно была взрослой, самостоятельной и прекрасно обеспеченной, однако она все же была женщиной, а Джино про себя продолжал считать, что женщина – это совсем не то, что мужчина…

Правда, сказать об этом Лаки прямо он так никогда и не решился. Она устроила бы ему грандиозный скандал, если бы только заподозрила, что ее отец может так думать.

Улыбнувшись, Джино налил себе еще глоток виски и задумчиво выпил. Его дочь – мисс Шаровая Молния – была неисправимой феминисткой. Это был ее единственный недостаток, с которым он, впрочем, был вполне способен мириться. Во всех остальных отношениях она была настолько близка к совершенству, насколько это вообще возможно, и Джино искренне гордился ею. Лаки сумела добиться всего, чего хотела, и сегодня вечером ее должны были чествовать как самое важное лицо в Голливуде, а это что-нибудь да значило.

Переговорное устройство у двери негромко зажужжало, и консьерж сообщил Джино, что заказанный лимузин прибыл.

– Сейчас спущусь, – ответил Джино, ставя пустой бокал на каминную полку.

Как же он желал, чтобы Мария тоже была жива и могла разделить с ним сегодняшнюю радость!

Сняв галстук с вешалки, Стивен завязал его и с удовлетворением посмотрел на себя в зеркало, решив, что для мужчины, которому перевалило за пятьдесят, он выглядит не так уж плохо.