Месть легких денег

Мирослава промолчала. Она не собиралась говорить следователю о племяннице убитой. Если он не смог вытащить информацию о ней, то это его проблемы, решила она.

Мирослава была уверена почти на сто процентов, что алиби у Арзамасовой нет. Но это вовсе не значит, что она убийца.

– Я тебя спрашиваю, где искать сына? – снова настойчиво обратился к ней Наполеонов.

– Понятия не имею, – честно ответила она и предложила: – Подожди.

– Чего?! – удивился Наполеонов.

– Если сын убил Ревакову из-за денег, то он появится, когда придёт время вступать в права наследства.

– Спасибо! Обнадёжила, – фыркнул он, как рассерженный кот.

– Давайте лучше ужинать, – предложил примирительно Морис и спросил Наполеонова: – Ты заночуешь у нас?

– Да! У меня сегодня нет сил обратно ехать в город.

– Вот и хорошо.

– Что хорошо? – вскинулся Шура. – Что у меня сил нет?

– Хорошо то, что ты останешься у нас. Поешь и выспишься!

– Ему надо валерьянки накапать, – небрежно обронила Мирослава.

– Коту своему накапайте, – обиделся Шура.

– У нашего кота нервы и без валерьянки крепкие. А ты вот-вот из штанов выпрыгнешь.

– Я к ней всей душой, – обиделся Шура, – а она то валерьянкой опоить хочет, то вообще неприличные вещи говорит.

– Вместо валерьянки мы будем пить коньяк! – решительно заявил Морис. – Мне друг недавно презентовал бутылку отличного французского коньяка.

– Я пью только армянский! – упёрся Наполеонов.

Морис бросил на Волгину взгляд, просящий о помощи.

– Ладно, будет тебе армянский, – махнула рукой Мирослава.

Выйдя из кухни, она действительно вернулась с бутылкой армянского коньяка.

– Где ты его прячешь? – загорелся Наполеонов.

– Тебе это знать совсем не обязательно, – сказала она и легонько щёлкнула друга детства по острому лисьему носу.

– Вот так вот всегда! – заявил заметно повеселевший Шура. – Коньяк я сам разолью. Несите самые большие бокалы.

Морис, проигнорировав его распоряжение, принёс сосуды для коньяка.

– Ну да, – сказал Наполеонов, но всё-таки открыл бутылку и разлил жидкость по стаканам.

Они посидели молча, каждый думал о своём.

После чего Наполеонов сказал:

– Давайте помянем римского императора Марка Аврелия. Он хоть и жил в третьем веке нашей эры, но человеком был мудрым.

– Шура!

– Что – Шура? Вот послушайте, что он сказал: «Странно! Человек возмущается злом, исходящим извне, от других, – тем, чего устранить не может, а не борется со своим собственным злом, хотя это в его власти». Ведь это как сегодня сказано! И на все времена.

– Допустим.

– И императором он был неплохим. Хотя со временем рождения и с женщинами ему не повезло.

– Шур, – сказала Мирослава, – ты к чему это всё?

– Ну как же! Марк Аврелий, будучи сыном садовода, разрешил галлам держать собственные виноградники и производить вино.

– Ага, сыном садовода, – хмыкнула Мирослава, – если не считать того, что по отцу Марк принадлежал к италийскому роду Анниев Веров, уверенных в том, что происходят они от царя Нумы Помпилия.

– Вечно ты к словам цепляешься, – проворчал Шура. – И помянуть хорошего человека никогда не мешает! – стоял на своём Наполеонов.

У детектива не было желания спорить с ним, и они промолчали.

– И опять же, о женщинах, – сказал Наполеонов и покосился на Мирославу. – Взять хотя бы жену императора Фаустину.

– И что с ней не так?

– Ну как же! – оживился Шура. – Сплетни о её любовных связях ходили по всему Риму. О них, не стесняясь, говорили матросы в портовых кабаках и актёры в театрах. Второго сына Комода, ну и имечко, – вздохнул Наполеонов, – Фаустина вообще, по слухам, родила от какого-то гладиатора.

– А ты бы не собирал слухи, – на полном серьёзе осадил его Морис.

– Шутишь?! – возмутился Шура. – У сыщиков работа такая. Слухи собирать.

– Согласна, жалко мужика, – вставила Мирослава, – но согласись, что это его проблемы. И он при желании сам бы мог с женой разобраться.

– Не всё так просто. Французский историк и исследователь Ренан назвал отношение Марка Аврелия к жене «неумолимой кротостью».

– У тебя на шее нераскрытое убийство Ревякиной висит, – безжалостно напомнила Мирослава, – а ты суёшь нос «в дела давно минувших дней».

– Тьфу ты! – вырвалось у Наполеонова, и он залпом допил свой коньяк. – Умеешь ты удовольствие испортить. У вас что, лимона нет?

– Лимон у нас есть, – ответил Морис.

– Чего же тогда я не вижу его нарезанным на столе?

– В Европе коньяк лимоном не закусывают, – кротко ответил Морис.

«Зря он Европу упомянул», – быстро промелькнуло в голове Мирославы, и она успела прикрыть ладонью уже открывающийся рот друга детства, готовящегося высказать всё, что он думает о месте и роли Европы в мире.

– Всё, всё, – проговорила Мирослава.

– Ладно, всё так всё, – неожиданно покладисто согласился друг детства. Но всё-таки не утерпел и выдал фразу, приписываемую Александру III: – «Европа может подождать, пока русский царь рыбу удит».

Морис заторопился к духовке.

– Мы можем перенестись, – предложил Шура, – в город Коньяк, который был известен с одиннадцатого века.

– Не надо никуда переноситься, – перебила его Мирослава, – давайте лучше ужинать.

– Ладно, – смилостивился Наполеонов, – давайте, если вы такие голодные.