Месть негодяя

На очередном утреннем обходе, просмотрев на компьютере мои показания и заметно повеселев, Павел Владимирович разоткровенничался и рассказал, что по его наблюдению тяжелобольные перед смертью тоже испытывают облегчение. Как будто кто-то им дает новые силы и надежду. Я вспомнил, как по-праздничному взвинчен был отец в свой последний день. Он без конца разговаривал, быстро и отрывисто. Как гениальный сумасшедший пианист Джефри Раша в фильме «Блеск», повторял по несколько раз одно и то же, путался, жестикулировал, по-дружески обращался к кому-то, кто, как ему казалось, стоял на балконе, отец хотел нас познакомить. Мне приходилось то и дело вставать, открывать балконную дверь палаты, показывать, что там никого нет. В тот последний день лицо отца изменилось, как будто он начал превращаться в кого-то. Это было и страшно, и, как ни странно, любопытно… Может, это было началом его перерождения? Но в кого? Возможно, в того, кого я не мог видеть, но кто уже стоял на балконе, дожидаясь нового лица. Ну, что ж, в таком случае этому на балконе крепко повезло. И хорошо бы, чтобы этот парень тоже был я…

Ночью приснилось, как будто я прихожу в какой-то бар, а там можно почистить кровь. Мне моим же десантным ножом с зазубринами вскрывают вены, сцеживают кровь в ведро, уносят в подсобку чистить. В высокий пивной стакан тут же наливают из пивного крана здоровую свежую кровь. В стакане пена. Я не знаю, что с ней делать. Бармен в красном халате и красной марлевой повязке, судя по голосу — Олег Шкловский — берет стакан, со знанием дела сдувает розовую пену на пол, протягивает мне…

— Пей, Родя! Это отборная, очень мягкая и душистая кровь местного разлива, думаю, все пять звезд! Пей и выздоравливай, дружище! У нас у всех из-за тебя графики летят…

Побег

Через семь дней после поступления в реанимацию я сбежал. Случилось это так: мне позвонила мой агент, и сказала, что меня очень хотят видеть на пробах в Москве. Главный герой — Ангел. Он спускается с небес, как Бэтмен, как Спайдермен, как Агент 007, чтобы творить справедливость и спасать только что умершие души… Сама постановка вопроса меня сразу зацепила. Никогда еще мне в руки не попадался такой материал. Да и не снимают в России про Ангелов. Когда съемки — неизвестно, но попробоваться надо в ближайшие два дня.

— Понимаю, ты в больнице, в другом городе, но я не могла тебе не сообщить, — сказала агент. — Они очень хотели именно тебя.

— Интересно, почему. Разве я похож на ангела?

— И я у них это спросила, — засмеялась агент. — А они, мол, ничего не знаем — телеканал заказал…

— Какой телеканал?

— Не сказали, но дали понять, что самый главный.

— Первый что ли?

— Ты повторил сейчас мои слова — не знаю, они многозначительно промолчали.

По моей просьбе агент по интернету переправила на местную студию текст, к вечеру он был у меня. Я на одном дыхании прочитал сценарий и понял — от таких ролей нельзя отказываться, даже в реанимации. Особенно в реанимации!

Меньше, чем через час я уже мчался на такси домой через зияющую черную дыру вечернего города и думал о моем Ангеле. И меньше, чем еще через час, по дороге в местный аэропорт, и потом в зале ожидания, и в самолете, и в такси по дороге из Шереметьево, и ночью во сне, во вспышках одурманенного антибиотиками сознания, я думал о моем Ангеле.

…И когда меньше, чем через сутки попадаю черт знает куда, в спальное Медведково, где в крохотном офисе неизвестной крохотной компании-производителя назначены пробы, и оказываюсь перед камерой, чтобы чуть позже, в оцифрованном виде, предстать на суд продюсеров некого «самого главного канала», мне требуется получить ответ на пару непростых вопросов.

И первый, самый главный: «А что, если быть Ангелом — наказание?»

— Что вы имеете в виду? — настораживается режиссер проб, девушка лет тридцати, избегающая смотреть в мои воспаленные болезнью и страстью глаза, а точнее — воспаленные болезненной страстью.