Месть Осени

Я чуть не выронил марлю. В проеме стояла Вера. На ней было то, во что я одел ее три дня назад, – длинная футболка с «Раммштайн», черные лосины и шерстяные носки. Я понятия не имел, способна ли Зима замерзнуть. Побелевшие волосы лежали на плечах. Глаза были странные. Вроде и Веры – внимательные, пытливые, – а вроде бы отрешенные и чужие.

– Привет.

Я одернул кофту. Перевязка может подождать. Я не знал, что сказать, поэтому спросил:

– Ты как?

Она потрогала футболку на груди.

– В меня стреляли?

– Да. Спартак. Хм… Ты звала его Лексеич. Это он подкинул тебе букет и кожу, чтобы ты раскаялась. Решил спасти наши души через страдания. Поэтому стрелял сначала в меня, потом в тебя.

Вера молчала, касаясь пальцами места на плече, где вышла пуля. Когда я переодевал ее, видел белесый шрам, похожий на звезду. Похоже, ее тело действительно само залечило рану.

Вера смотрела в сторону, будто что-то вспоминала.

– Я его убила, – задумчиво произнесла она.

– Твоя сила его убила.

Вера снова замолчала. За исключением худобы и бледности, выглядела она вполне живой. Не слишком здоровой, но живой.

– А Дарина умерла?

– Да.

– Понятно.

Она напоминала старый компьютер, который подгружал данные со скоростью улитки.

– А ты? – внезапно спросила она. – Тебе больно?

– Нет.

Она склонила голову, вглядываясь в то место, куда я собирался прижать свежую марлю.

– Я чувствую, что больно. Там, – она указала пальцем мне на грудь, – там, – палец опустился на бок, – и там. – Она указала туда, где до сих пор жегся антибиотик.

– И что? Тебя это как-то… беспокоит?

Из слов Мирина я понял, что Вера отдала ему ту часть души, что способна сопереживать. По идее, если он ей эту часть вернул…

– Не знаю. – Вера шагнула в ванную и остановилась. Меня окатило холодом, какого я от нее не помнил. – Можно?

Я не знал, что именно она собралась сделать, но кивнул. Ничего хуже, чем я уже пережил, она не сделает.

Осторожные пальцы задрали кофту. Когда она прикоснулась ко мне, стало по-настоящему холодно, будто к коже прижали железо в тридцатиградусный мороз. Ледяной палец прошелся по вспухшему краю раны.

– Я помню, как тебя ранило, – так же задумчиво выдала Вера. – Мне тогда было очень страшно.

Я хотел сказать, что все обошлось, но под этим ледяным прикосновением слова не шли. Я не мог понять, кто передо мной: Зимняя Дева или Вера?

– Тебе нужна помощь? – Она подняла ко мне лицо. – Ты ведь делаешь перевязку?

– Да. Если хочешь.

– Я могу сделать так, чтобы тебе было не больно.

Она продолжала касаться меня, хотя все мое нутро вопило о том, что лучше бы ей отойти.

– Не надо пока ничего морозить, – как можно более миролюбиво сказал я. Дал ей бинт. – Я прижму вот тут, а ты замотаешь. Лады?

Вера кивнула.

Она прикоснулась ко мне еще только раз, когда придерживала марлю перед первым витком. Какие же ледяные у нее руки! Не припомню, чтобы от Хельги так разило стужей. Впрочем, я ведь не знал ее, когда сила только появилась.

После трех обмоток Вера завязала у меня на животе аккуратный узел. За все это время она не произнесла ни слова. Я тоже молчал. Три дня раздумывал, что сказать, когда она очнется, и теперь все слова застряли поперек горла. А что говорить? Что она должна была посоветоваться? Что так не делается?

Что я понятия не имею, как жить, если ее не будет.

Вера остановилась так, что ее макушка почти уперлась мне в подбородок, и вдруг тихо произнесла:

– Я тебя любила.

– Что?

Она задрала голову, и в поблекших глазах мелькнула та Вера, которую я знал – мрачная и прямолинейная.

– Я тебя любила, – повторила она.

У меня заболело одновременно везде – даже там, где ран не было. Я рассматривал ее лицо в свете единственной лампы, пытаясь понять, как это возможно. Вон, фанатик этот даже в дневнике писал, что она магом заинтересовалась. Да и я ее… на сколько? Лет на пятнадцать старше. У меня дочь.

В тусклом свете тонкая кожа казалась почти прозрачной. На носу проступило несколько темноватых пятнышек. Веснушки? У нее веснушки? Как я раньше не замечал? Я поднял руку, чтобы коснуться ее щеки, но Вера посмотрела на меня в упор, и рука замерла в воздухе.

– Ты… хочешь что-нибудь? Пить? Есть?

Вера невесело усмехнулась:

– Я ничего уже не хочу.

Боль достигла пика, а я все еще не понимал, где ее очаг. Я терпел на операционном столе, терпел по дороге сюда, терпел перевязки и уколы. А сейчас, когда передо мной стояла эта странная девочка, незаметно ставшая девушкой, хотел рвать на себе волосы и биться башкой об стену – так невыносимо мне было внутри.

Я прижал ее к себе.

Что же ты сделала, Вера.

Что мы оба наделали.

* * *

Бо2льшую часть времени Вера спала. Иногда она просыпалась – я понимал это по тому, как менялось ее дыхание и вздрагивали веки, – открывала глаза, находила меня взглядом и снова засыпала. Блеклый свет из единственного окна накрывал предметы сероватой дымкой – было слишком темно, чтобы читать, а беспокоить ее электрическим я не хотел. Да и сосредоточиться не мог: мысли постоянно возвращались к тому, что она сказала.

Как вообще может быть, чтобы она меня полюбила? За что?..