Месть — штука тонкая

При этих словах Евментий Ваганович, который был ровесником губернатора, потерял дар речи. Он так старался угодить, что готов был сам лечь в приемной вместо коврика, и вот получил результат, прямо противоположный своим стараниям. А ведь еще хотел, дурак, аппаратуру новую попросить к юбилею Дворца. Теперь как бы и впрямь пинком под зад не выгнали.

— Гони к черту всю твою самодеятельность, — приказал губернатор, — давай московскую звезду на сцену.

— Но у меня еще трио «Поцелуи», Иван Петрович, — прорезался козлетончик у директора, — танцевальный ансамбль «Юность рассвета», тоже лауреаты премии…

— Что ты мне тут задвигаешь? — нахмурил брови областной «папа». — Я непонятно сказал?

— Будет исполнено, Иван Петрович, — испуганно кивнул Евментий Ваганович и, по-плебейски согнувшись, задом попятился к запасному выходу.

Там он как ошпаренный метнулся на сцену, за кулисами которой томились самодеятельные артисты, тешась надеждой, что сегодня они наконец-то покажут свое искусство губернатору и получат долгожданное финансирование. Но их поганой метлой выгнали со сцены, не дав даже посмотреть из-за кулис, как поет приглашенная столичная звезда.

С правой стороны от Боброва сидел Андрей Егорович Никитин, слева жена губернатора Ада Арсеньевна, а рядом с ней почетный гость из столицы, потомок академика Ротмана, депутат Государственной думы Андрей Яковлевич Лазарев. Поскольку в нашем повествовании он играет роль эпизодическую, то и живописать его нет смысла. Депутат сопел, хмурил брови и думал о банкете. Локтем к локтю рядом с этим значительным человеком восседал, как всегда, улыбчивый Ко-Ко Рябиновский со своей дражайшей половиной.

— Напомнишь мне через пару дней, — надменно сказал Бобров Рябиновскому, — я распоряжусь, чтобы этого шута отправили на пенсию.

Иван Петрович указал перстом на творящееся на сцене «безобразие» и погрозил.

— Хорошо, — кивнул Ко-Ко, думая, что делать этого он не будет.

Рябиновский не станет напоминать губернатору о том, что нужно уволить недостойного Евмения Вагановича, а завтра же, заваленный новыми делами, Бобров и сам об этом забудет. Да, конечно, это было правдой, что директор ДК поотстал от времени, сам не понимает, что делает, зато он хороший соглядатай и, кроме всего прочего, тоже вырос на грядке семейства Рябиновских. А то, что губернатор сильно попугал Евмения Вагановича, это даже хорошо и пойдет ему на пользу. Испуганный директор будет вдвое больше стучать и доносить. Так подумал хитроумный Ко-Ко. В это время ветеранов гнали со сцены, не дав им допеть четвёртую заключительную песню.

— Зря ты так, — жестко сказал губернатору Никитин, — у нас хорошие коллективы самодеятельности во Дворце есть, стоило бы на них посмотреть.

Сказано это было достаточно громко, тоном не подобострастным, как привычно говорило все окружение губернатора, что пробудило от сна дремлющего в своем кресле депутата Лазарева. Он слегка пригнулся вперед, чтобы увидеть наглеца, смеющего давать советы губернатору в таком тоне, и вопросил у Рябиновского намеренно так, чтобы этот наглец его тоже услышал:

— Кто это, Ко-Ко?

Рябиновский, в душе торжествуя, что депутат заметил привилегированное положение выскочки, пожал плечами и тихо ответил в самое ухо московского гостя:

— Это друг Ивана Петровича…

— Друг? — удивленно спросил депутат Лазарев, которому само это слово было чуждо и противно.

— Да, друг, — печально подтвердил Рябиновский.

— Этак он начнет и областью управлять, — с усмешкой и опять же намеренно громко произнес московский гость, на что Ко-Ко громко вздохнул, как бы говоря: «Что поделаешь, ведь я его не раз предупреждал».

Бобров, который, естественно, услышал этот диалог Ко-Ко и депутата, нахмурился и с раздражением ответил Никитину:

— Знаешь, я сам буду определять, что мне смотреть на своем юбилее!

И в этот момент между ними впервые пробежала черная кошка, которая ждала своего часа. Дорожка для нее давно была неплохо проторена злыми языками завистников. Сам же Андрей Егорович, как мы уже говорили выше, нрав имел решительный, неуступчивый и дерзкий. Его сильно задел тон, которым ответил ему губернатор. Когда-то они вместе с сержантом Бобровым командовали двумя взводами в роте, были на равных, а теперь он, Никитин, как какой-нибудь холоп, должен подумать: говорить ли ему или смолчать? Не будет этого! В конце концов, он на этот юбилей не напрашивался, его пригласил сам юбиляр. Никитин ничего не произнес в ответ, отвернулся, желваки его заходили, что выдавало сильное душевное волнение Андрея Егоровича. С этой секунды в его душе как снежный ком начали накручиваться и припоминаться все мнимые и немнимые обиды. В этот раз Никитин промолчал, но в следующий он решил не давать никому спуска, даже этому напыщенному депутату Государственной думы.