Месть трефового короля

Велико же было мое удивление, когда из салона мадам Кренон, в сопровождении дородной дамы, вышел, опираясь на толстую трость, одетый в партикулярное поручик Петр Григорьевич Афоничев.

— Иван Александрович! Вы ли это?! Ей богу, велика Россия да мест в ней мало! — остановившись в пороге, распахнув руки, удивленно воскликнул он.

Я оставался сконфуженный нежданной встречей, и ответить не успел, как поручик продолжил, обращаясь к даме:

— Смотрите, душа моя, какого человека нам довелось в Москве повстречать! Это ж тот самый штабс-ротмистр Уваров! Это ж спаситель мой! Помните ли, душа моя, я рассказывал вам о том бое?

Дама мило улыбнулась, попыталась изобразить легкий реверанс.

— Виноват, не представил, — опомнился Афоничев. — Это супруга моя — Валентина Ермолаевна Раструбова. Да вы, пожалуй, знакомы. Она, душа моя, до войны в Ахтырке, где наш полк квартировался… интерес у нее там… был…

Поручик запнулся и оборвался вовсе. И было от чего: даму эту я действительно припомнил — содержала она бордель, к слову весьма популярный у гусар.

Я кивнул Афоничеву, дабы устранить смущенность его, — мол, продолжать не стоит — помню.

— Каким же ветром в Москве? — перевел разговор поручик.

— Из плена французского да излечения на водах воротился. Теперь вот новое назначение получил, в ожидании мундира квартируюсь, — ответил я так, потому как про особые поручения слово молвить было строжайше запрещено.

— Из плена значит. А ведь похоронили мы вас. Да-а-а, похоронили… — задумчиво проговорил Афоничев. — Князь Овечкин, да упокой Бог его душу, рассказывал, что самолично видел, как вас француз порубил… А оно вот как вышло — плен. А я-то все вразумить не мог, отчего ж это поместье ваше ни в наследство, ни в казну не отошло. А оно вон что… — поручик еще более призадумался, вроде не доверяя моему объяснению, потом брякнул смешливо: — Кормили-то, небось, лягушками?

— Порубил француз, да не насмерть, как видеть изволите. А кормили?.. да обычно кормили, — ответил я, ожидая новых расспросов о плене, а к ним я готов не был.

Афоничев вдруг закусил губу, взгляд его потупился на мгновенье, но, встряхнув головой, он, как будто собравшись, вернул себе нормальное состояние.

Веселость настроения с меня окончательно сошла, и выглядел я теперь истуканом перед ними. Вдруг стало мне неловко от нечаянной встречи со знакомцем; оттого, что бравый гусар, неугомонный ера женился на хозяйке борделя, — чего я никак не мог ожидать. Да и контузия, похоже, чрезвычайно сказалась на приятеле моем. А еще в душу закрались неясные подозрения, оттого что на моей памяти Афоничев с Овечкиным знакомы не были. Да и сам я встречал князя лишь на войне, уж после случая, о котором поручик вспоминал. Сам-то Афоничев контуженый в голову да картечью по ногам побитый в тыл отправлен был.

— А что, простите, князь? Погиб? — осведомился я.

— Покончил с собой, — спокойно, точно отрапортовала мадам Раструбова.

— Да, — подтвердил поручик. — Весьма странный случай, скажу я вам… — начал он, но был оборван супругой:

— Да что ж тут странного?! Ведьма она! Ведьма и есть!

— Позвольте сударыня, вы о ком? — недоумевая, спросил я.

— В карты он проигрался, — цыкнув на жену, продолжил Афоничев. — К нам в Печенеги иноземец прибыл…

— Так вы в Печенеги перебрались?! — невольно воскликнул я.

Уж не ожидал я такого поворота, ведь именно в Печенегах был расквартирован мой новый полк, именно туда мне надлежало прибыть по окончании отпуска.

— Да, у Валентины Ермолаевны интерес там… а я уж при ней… в отставке я по ранению… — замялся Афоничев.

— Так выходит, и князь в уланском полку служил? — высказал я догадку.

— В чине ротмистра, покуда в прошлом месяце застрелился. Карабин под подбородок подставил, и… Неприятная, скажу я вам, видимость осталась. Княгиня, Полина Григорьевна…

Поручик вновь осекся, смутился верно, осознав, что сболтнул лишнего — чего говорить не желал. А я аж в ногах слабость ощутил, как имя услышал.

— Не Астахова ли? — едва слышно спросил я.

Афоничев не выдержал пристального взгляда — отвел глаза, проговорил виноватым тоном:

— Не желал я вас огорчать известием сим, да что уж теперь — она.

Крахом пошли мои надежды, мое стремление увидеться с женщиной, которую считал образцом добродетели, целомудрия и красоты. Княгиня! Овечкина! Как не хотел я верить в несправедливость судьбы, а деваться некуда.