Местное время – любовь

Сборы чемодана всегда были недолгими. Прямо скажем, Наталья брала с собой совсем мало. Нижнее белье, пара туфель и подарки для исторических французов, которые ее считают семьей. Нет, не так, историей семьи. Это другое. Люба всегда подчеркивала, что ближе Натальи у нее никого нет. Ближе-то нет, но сокровенным с подружкой не делилась. Люба стала настоящей француженкой и сор из избы не выносила. С кем там живет ее муженек в загородном доме? Кому тот самый дом принадлежит?

С другой стороны, после приезда из Парижа Наталья и сама переставала думать на эту тему. Кому какая разница. Особенно ей? Ее, что ли, муж? Если даже вон саму жену такое положение вещей вполне устраивает. Да, сначала не интересовало, но спустя пару месяцев Наталья начинала рассуждать на эту тему. А вот почему? Да уж… Русский менталитет. Посмотришь наш телевизор, где постоянно идет переживание за чужую жизнь, поневоле заразишься такой же болезнью.

– Сгущенки хочу, умираю. И зефира в шоколаде.

Собираться в Париж Наталья начинала недели за две. Ставила к окну два стула, водружала на них чемодан и бросала туда, что вспомнит. Ей нравилось специально создавать для себя ощущение поездки.

Сгущенка, зефир в шоколаде и обязательная буханка бородинского хлеба – походный набор для поездки в Париж.

Про хлеб, как правило, не упоминалось, но как-то Наталья приехала без буханки.

– А хлеб? – расстроилась Любаня, разбирая подарки.

– Ты же не просила.

– Это само собой разумеющееся.

Никаких особенных нарядов не набирала. Обязательным было только платье на вот этот самый званый вечер, дальше в чемодан складывалось что-нибудь удобное домашнее, тапки, коих в доме французской подруги для гостей не предполагалось, и пара комплектов для прогулок.

Наталья давно себя уже определила в восточный стиль. Не то странно, не то модно. Кстати, этому ее научила Любаня. Ну и конечно, китайские подушки сыграли свою роль.

– Что это за юбки, блузки? Выглядишь, как бабушка.

– Если бы у меня были внуки, я бы и была бабушкой.

– Ну, во-первых, их у тебя нет, а, во-вторых, после шестидесяти возраст у женщин стирается.

– Так нам вроде еще нету.

– Но мы должны об этом задуматься. Посмотри, как выглядят настоящие француженки. Нет, не молодые, а те самые бабушки. Никогда точно не определишь, сколько им лет.

– Да. То ли сто, и она сошла с ума, то ли пятнадцать, но она только что вышла из детдома.

– Но на них нескучно смотреть. Что делает женщину женщиной, а француженку француженкой? Ну? Вопрос на засыпку.

Наталья задумалась:

– Шарфы и крупные украшения. Цветные кофты и широкие юбки.

– Но главное что?

– Может быть, обувь? – Наталья пожала плечами.

– Фабрики «Скороход»… Все же Советский Союз из твоей головы не выветрить. Браслеты!

– Неожиданно!

– Запоминай.

Прошлогодний визит был достаточно напряженным. Люба была издергана, дети на праздник по случаю приезда русской «небабушки» вообще не пришли. На вопрос Натальи: «Pourquoi?[5]

», Люба бросила:

– Не спрашивай.

Почему не спрашивай? Что значит – не спрашивай? Вот вечно она такая. То «историческая лучшая подруга», то не спрашивай. А она же только приехала. Она еще не привыкла, что нужно просто наблюдать и самой делать выводы. И делиться этими выводами исключительно с самой собой. Через неделю она привыкнет. Но пока тяжело.

Зато тогда пришла Мадлен. Она была их явно постарше. Хотя иногда Наталье казалось, что парижанки специально добавляли себе возраста. Слишком много тона на лице, слишком яркая помада и, да, права Люба, браслеты на руках. Причем много. Ходит – звенит. Не у всех руки идеальны, к чему подчеркивать? Непонятно.

Мадлен обращала на себя внимание сразу. Высокая, очень худая, с коротким седым ежиком волос и огромными, практически африканскими кольцами в ушах. Бирюзовый хитон и серебряные шлепки делали Мадлен еще выше и экзотичнее. Но все же главное было не это. За талию ее приобнимал невероятной красоты молодой француз. Такой же высокий и стройный, в белой рубашке и сильно обтягивающих джинсах он наповал сражал своей атлетической фигурой. Юноша знал о том впечатлении, которое производит на окружающих, это чувствовалось по его уверенным манерам, но он делал вид, что ему нет до остальных никакого дела. Молодой француз постоянно откидывал назад копну темных волнистых волос и ни на секунду не отпускал от себя Мадлен.

Какая между ними была разница? Лет тридцать? Больше?

Она могла быть для него и матерью и молодой бабушкой. Но была любовницей. Тут же пришел на ум любимый роман «Анна Каренина», который Наталья знала наизусть. «Вы не ошиблись. Я была и не могу не быть в отчаянии. Я слушаю вас и думаю о нем. Я люблю его, я его любовница, я не могу переносить, я боюсь, я ненавижу вас… Делайте со мной, что хотите».

Да, все так. Про их страстный роман читалось по их взглядам, прикосновениям, по тому, как он ни на секунду ее не отпускал. Это был какой-то танец. Она пыталась от него отойти, он перехватывал ее руку. Если ей все же удавалось пройти чуть дальше, он в том же направлении постоянно держал руку вытянутой, чтобы она, отступив шаг назад, опять смогла на нее тут же опереться.