При суждении же о том, хорошо или нехорошо кем-либо что-нибудь сказано или сделано, следует обращать внимание не только на самое деяние или слово, смотря, хорошо оно или дурно, но и на лицо действующее или говорящее, на то, кому, когда, для кого или для чего [что-нибудь сделано или сказано] – например, для того ли, чтобы воцарилось большее благо или чтобы было уничтожено большее зло. Наконец, третье затруднение следует разрешать, обращая внимание на способ выражения, например посредством глоссы: «В самом начале на месков напал он»; ведь, может быть, [поэт] говорит не о мулах, а о стражах; и говоря о Долоне «видом своим человек не пригожий», он разумеет не дурно устроенное тело, а безобразное лицо, ибо критяне вместо «красивый лицом» говорят «благовидный»; и «крепче вина замешай» не значит – «налей несмешанного вина», как для пьяниц, но «лучше замешай». Иное же сказано метафорически, например:
а в то же время поэт говорит:
Следовательно, слово «все» сказано метафорически вместо слова «многие», потому что «все» есть некоторый род множества. И выражение «и единый чуждается» метафорическое, ибо самое знаменитое в своем роде единственно.
Другие трудности [должно разрешать] посредством постановки ударения, как Гиппий Фасосский разрешил выражение δίδοµεν δέ οἰ и τὸ µὲν ου καταπύνεται ὄµβρῳ.
Иные же посредством расстановки знаков препинания, как слова Эмпедокла:
Иные – двусмысленностью слова, например «прошла большая часть ночи», ибо слово «бо́льшая часть» двусмысленно. Иные затруднения разрешаются обычаем языка; например, смесь для питья называют «вином», отчего говорится, что Ганимед «наливает для Зевса вино», хотя боги не пьют вина; и медниками называют и тех, кто кует железо, откуда выражение «поножи из свежекованного олова». Но это, впрочем, могла быть и метафора. Далее, если слово, по-видимому, заключает в себе некоторое противоречие, то надо посмотреть, например, в предложении «и она-то копье задержала», в скольких значениях можно принять это «быть где-нибудь задержанным» или как еще лучше можно было бы объяснить? Противоположно поступают люди, которые, по словам Главкона, заранее делают некоторые безосновательные предположения и, сами постановив приговор, выводят заключения, и если это противоречит их мнению, порицают поэта, как будто он сказал то, что им кажется. Так случилось с Икарием: думают, что он был лаконец, а поэтому странно, что Телемах не встретился с ним, прибыв в Лакедемон. Но, может быть, дело обстоит так, как говорят кефалленяне: именно, что Одиссей женился у них и что [тесть его] был Икадий, а не Икарий. Возражение является, по-видимому, из-за ошибки [писателя]. Вообще при суждении о невозможном в поэзии следует обращать внимание на идеализацию или ходячее представление о вещах; именно в поэтическом произведении предпочтительнее невозможное, но убедительное, чем возможное, но неубедительное… Хотя и невозможно, чтобы существовали люди, подобные тем, каких рисовал Зевксид, но надо предпочесть лучше это невозможное, так как следует превосходить образец. А нелогичное [следует оправдывать] тем, что́ говорят люди, между прочим и потому, что иногда оно бывает не лишенным смысла: ведь вероятно, чтобы [кое-что] происходило и вопреки вероятности. Противоречия в сказанном следует рассматривать так же, как это делают при опровержениях в речах, [смотря], одно ли и то же, по отношению ли к одному и тому же и одинаково ли [что-либо сказано]; так и самому [поэту следует обращать внимание] на то, что он сам говорит или что может подумать всякий разумный человек.
Но справедливы упреки в бессмысленности и безнравственности, если поэт пользуется противным смыслу без всякой необходимости, как появление Эгея у Еврипида, или противным нравственности, как в «Оресте» – испорченностью Менелая.
Итак, порицания [поэтическим произведениям] делаются с пяти точек зрения – порицается или невозможное, или нелогичное, или вредное для нравственности, или заключающее в себе противоречия, или идущее вразрез с правилами искусства. Возражения же должны исходить из указанных точек зрения, а их – двенадцать.