Сказанное означает, что наслаждение частичным объектом, находящимся на поверхности тела, не является ни физиологически, ни логически первичным. Никакого специального Ablenkung, сублимационного отклонения в интеллектуальной и творческой деятельности, по отношению к этому объекту не происходит, о чем вначале робко, а после Лакана все отчетливее стали говорить философски ориентированные исследователи, например Элизабет Гросс, воспользовавшаяся для критики буквального понимания сублимации лакановской гипотезой метонимического скольжения между объектами влечения[52]
. Укреплению этих позиций немало способствовал отказ самого Лакана считаться с привилегированным положением генитального объекта, что было воспринято как благая весть многими авторами, которых подкупила перспектива освобождения желания от господства генитальной процедуры.Незамеченным при этом остается то обстоятельство, что перспектива подобного освобождения не только опровергает моральную ригидность Фрейда, но и упускает из виду подготавливаемую им возможность отказаться от примата генитальности иными средствами, нежели уравниванием в правах всех частичных объектов влечения. Передача некоторыми последователями Лакана всех рычагов управления влечением операциям метонимии – жест, характерный для минималистского применения лакановской теории, ограничивающий ее периодом до лакановского введения в отцовскую метафору, – решительно проскакивает мимо намеченного Фрейдом выхода к процедурам, с помощью которых субъект всерьез или играючи производит от своей генитальности открепление.
Перспектива подобной диссоциации намечена уже в широко известной работе об остроумии. С одной стороны, в практиках остроумия субъект от своей матримониальной функции далеко не отходит. Любое остроумие, каким бы выразительным оно ни было, есть не что иное, как проявление искренней горечи субъекта по поводу того, что ему никуда не деться от фаллоса и налагаемых им ограничений, трагическим символом которых служит хрестоматийный брачный «венец
Вместе с тем получение образования к работе остроумия отнюдь не сводится и даже напротив, по контрасту со спонтанным и добровольным характером последнего, отмечено некоторой фатальностью – из создаваемого образованием особого психического состояния нельзя выйти. Осознание этого факта вызывает систематическое сопротивление субъекта, который образования не имеет, и не ощущается столь остро теми, кто его так или иначе получил. Данный момент показателен в свете распространенного представления об остроумии как о функции, доступной любому субъекту безо всякой подготовки (сколь бы малоизученной эта доступность ни была), тогда как образование, напротив, изображается чем-то специально культивируемым. Согласно этому стихийному, но поразительно устойчивому мнению, тех рубежей, до которых позволяет дойти образование, субъект на базе одной лишь данной ему языковой структуры достичь не способен. Если не считать маргинальных и довольно бесславных экспериментов с так называемым естественным обучением в духе Монтессори, ничто пока так и не смогло поколебать всеобщую убежденность, что образование требует стороннего вмешательства и призвано радикально сместить субъекта с той позиции, которую он в своем обманчиво естественном развитии успел занять.
Причины устойчивости таких воззрений необходимо искать не в психологии обучения со всей приписываемой ей авторитарностью, а в совершенно иной сфере, которую аналитики обходят красноречивым молчанием. Лишь однажды ее затронул Лакан, отметив определенные параллели между теми отношениями, которые взрослеющий субъект постепенно устанавливает со своим малым
Сформулированный таким педагогом тезис, согласно которому настоящее понимание понятий возможно лишь по достижении половозрелого возраста, заслуживает того, чтобы мы заинтересовались им и хорошенько к нему присмотрелись. Множество явных признаков указывает на то, что момент, когда понятие действительно начинает функционировать, момент, чье название