Металл цвета крови

— Мария Федоровна — это жена Александра III, — пояснила Юлия. — Не надо путать с другой Марией Федоровной — супругой императора Павла I. Вдовствующая императрица, так сказать, мать последнего русского императора. Есть свидетельства, что ей этот дворец нравился, и она неоднократно сюда наезжала… Возможно, вы слышали про Бриллиантовую комнату Эрмитажа, — продолжала девушка. — В 1914 году, когда началась Мировая война, ее эвакуировали из Санкт-Петербурга в Москву, где без особой проверки приняли в Оружейную палату Московского Кремля. К перевозимым ценностям относились бережно, но эвакуация проводилась в сжатые сроки, и ориентировались по описи 1898 года, которая лежала в каждом сундуке. Сейчас уже не выяснить, почему часть коллекции изменила направление и доехала лишь до Аннинского дворца…

В годы Гражданской войны особое значение уделялось спасению музейных коллекций, и я не припомню, чтобы было много утерянного. ВЧК работала блестяще. Уже в 1921 году дворцово-музейный комплекс в Никольске вовсю действовал и принимал посетителей. Люди приходили отдохнуть в живописных парках, побродить по дворцовым покоям, осмотреть картинную галерею, другие экспонаты. «Изумрудная кладовая» экспонировалась недолго; по решению специальной комиссии при Совнаркоме экскурсии резко ограничили, экспонаты поместили в подземное хранилище. Выставлялись попеременно только фрагменты коллекции. Пару раз части «кладовой» вывозились на международные выставки, колесили по стране. Не мое это дело… — Юлия смутилась, — но в 1920–30-е годы во дворце случались банкеты по случаю годовщин, здесь потчевали каких-то иностранцев, приезжих партийных и государственных деятелей… Случалось, что-то ломали, наносили вред зеленым насаждениям, ели, пили, танцевали, произносили здравицы… Сотрудники НКВД оцепляли комплекс, и в эти дни посторонних не пускали. Несколько раз на женах партийных работников замечали ювелирные изделия из «кладовой»… Мы тряслись от страха, обращались к нашему руководству, умоляли сделать так, чтобы ничего не пропало…

— И не пропало? — уточнил Олег.

— По описям вроде нет…

«Попробовали бы только спереть», — мысленно усмехнулся Березин.

— Понимаю, так было надо… — Женщина смутилась.

— Не смущайтесь, — успокоил ее Олег. — Все хорошо. Вы весь период оккупации провели в Никольске?

— Да, это был не самый лучший период в моей жизни, — вздохнула Юлия. — Стараюсь реже об этом вспоминать. Так стыдно, унизительно, безысходно… Смотреть, как нелюди хозяйничают на твоей земле, уничтожают, оскверняют то, что создавалось веками… У меня был муж, он пропал без вести. Последнее письмо, когда они отходили к Киеву в июле 1941-го. Мне рассказывали, что там была мясорубка, не было возможности вынести погибших с поля боя… Детей нет, мама умерла в 1940-м — так уж вышло, через два месяца после нашего бракосочетания… Я жила в сарае, потом в бане — в доме квартировал немецкий офицер из комендатуры, по счастью, не похотливый. Но выпить любил, вечно совал мне фотографии своих отпрысков… Работала посудомойкой, в 1942-м и 1943-м стриглась почти налысо, чтобы немцы не смотрели, ходила, прихрамывая. Прятала в подвале одно время семью евреев — потом их переправили в лес. В конце 1943-го несколько раз выполняла поручения партизан. Хоть за это мне не стыдно — внесла свой микроскопический вклад. А в январе этого года, когда подходили наши, меня переправили в лес, потому что боялись, что немцы перед отступлением будут зверствовать и просто сожгут городок. Но они не успели — наши танки прорвались, и фашисты пустились наутек. Но я не жалуюсь, в нашем положении просто неприлично жаловаться. Нас унижали, мы жили под угрозой расстрела, вывоза в Германию, но у нас была хотя бы теоретическая возможность достать еды, в отличие от жителей Ленинграда…

— Можете припомнить, как собирали «Изумрудную кладовую» для эвакуации?

— Так она была собрана еще утром 16 сентября. Я это точно помню, потому что мы ночевали возле ящиков, тряслись над ними. Фонарев выгнал машину из гаража, подвел к крыльцу, мы стаскивали контейнеры, мужчины загружали их в кузов. Потом пришлось поставить машину обратно в гараж — не ночевать же ей под открытым небом. Утром вывели, но самолеты летали — опять загнали…

«Какой же бардак тут творился», — мысленно посетовал Олег.

— В местном гаражном хозяйстве были еще машины? Имеются в виду полуторки «ГАЗ-АА».

— Да, у нас, помнится, были три такие машины… — Юлия нахмурила лоб, — одна постоянно не заводилась, над ней Фонарев колдовал каждую свободную минуту, у нее даже капот не закрывали… А две были на ходу.

— Они похожи?

— В каком смысле? — удивилась Юлия. — Ну, да, похожи — одна модель… А почему вы спрашиваете?

В голове зрела сомнительная теория, концы которой пока не сходились. Слишком уж фантастично все выглядело.

— Вспомните хорошенько время оккупации, особенно первые дни или недели. Проводились ли допросы сотрудников музея? Возможно, немцы интересовались судьбой каких-то экспонатов?