Метатрон

Я усиленно замотал головой, чтобы он мне поверил. Но по лукавому прищуру бородача было видно – каждое мое слово он считает враньем.

– Тогда спроси у своих баб. Ты видишь, мы с вами предельно вежливы. Даже рыжую мог не спасать, мы хотели только руку ей прострелить, чтобы твои мозги на месте оставить. Я много пролил крови, больше не хочу. Но ты знаешь, что, если будет нужно – пущу девок по кругу, а тебя выпотрошу, несмотря на нашу прежнюю дружбу. Мы очень устали, так что не рекомендую испытывать наше терпение. Отдайте нам голову и будете свободны, – Рыжебороды оттараторил это, как скороговорку, будто готовился и выучил свое послание наизусть, чтобы нигде не ошибиться. – Дени, свяжи его!

Похоже разговор был закончен, хотя понятнее от него не стало. Поел, и на том спасибо.

Я покорно заложил руки за спину, и Дени стянул на моих запястьях новые пластиковые наручники. Они их оптом что ли закупали?

***

Префект очень не любил передвигаться в носилках. Носилки – для весталок и матрон, а воину не пристало болтаться по ухабам в тряпичном шатре. Но, Антипа предупредил: в городе неспокойно, и так будет безопаснее.

Спокойствие в городе было нарушено самим тетрархом. Этот тупица и бездельник умудрился заточить в темницу местного авгура, что и переполошило ос в гнезде. И ладно бы, поймал в своей Перее и там бы и оставил, нет! Перевез его в Ершалаим, не спросив разрешения! И это накануне Песаха, когда город наводнен всяким сбродом и едва управляем. Вот, зелоты и выползли из всех щелей, да и простые иудеи стали зло коситься на римлян из-под сросшихся на переносице бровей.

Пилат плохо разбирался в здешних верованиях. Он все еще мечтал, что однажды его отправят в более дружелюбную и тихую провинцию, а потому не интересовался иудейскими сказками. Но он прекрасно понимал, что нельзя трогать веру и верующих, ни своим, ни чужим. В противном случае – быстро людей не угомонить. Они будут шататься и шептаться по углам до тех пор, пока не найдут выход своему недовольству. Толпа, наверняка, потребует крови, чтобы отомстить и успокоиться. Люди всегда так делают, когда не знают, как поступить.

Конечно, авгур оскорбил самого Антипу и его жену… Но народ безумно любит этого авгура, многие почитают его как божество. Пилат не раз слышал, как иудеи говорят о нем с придыханием. О тетрархе так никто не говорит, его никто не любит и не уважает. То, что сказал авгур про Иродиаду, уже давно вертелось на языках у всех ее подданных. Он лишь имел смелость произнести это вслух.

Антипа же поступил опрометчиво, ему следовало стерпеть обиду и сохранить покой в стране, но тетрарх был дураком, да еще и шел на поводу у своей вероломной жены. Умная и талантливая Иродиада легко могла бы управлять государством. Но ее чрезмерное тщеславие портило жизнь и ей самой, и всем, кто был рядом с ней.

Вот уже несколько дней Антипа очень любезно и настойчиво зазывал префекта к себе на скромный ужин: хотел угостить вином из собственных виноградников и языками фламинго, приготовленными по особому рецепту. Тетрарх любил пышные и помпезные застолья и не знал меры в поедании вычурных яств так же, как его жена не знала меры в своем властолюбии.

Пилату же ехать не хотелось. От изысканных блюд и медовых речей Антипы наутро у него болели и голова, и желудок. Да и было очевидно, что на ужине тетрарх попросит помощи. Ему нужно казнить авгура по-тихому, подстелить соломки, так сказать… А ввязываться в иудейские распри, да еще и в религиозные – себе дороже. Риму это не нужно, Пилату лично – тоже. Если тетрарха растерзает толпа – лучше будет всем.

Но префект все-таки поехал. И не на ужин, а просто так. Он и сам бы не смог ответить, почему все же решил навестить Антипу. Наверное, стало интересно, как тетрарх выкрутится на этот раз, и что предложит, ему, префекту, в обмен на помощь.

За размышлениями о судьбах вверенной ему провинции Пилат даже не заметил, как оказался у дворца Антипы. Рабы, несшие носилки, остановились, и префект отодвинул завесу.

По ступенькам дворца уже бежали мускулистые нубийцы, чтобы подставить свои лоснящиеся спины под ноги Пилата. «Восточное варварство!» – подумал префект, ступая на одного из склонившихся невольников. – «В Риме бы просто вынесли скамью».

Пилат ворчал – все ему было тут не по душе, и местные обычаи, и местный народец, и их глупый царек. Но вдруг кое-что примечательное отвлекло его и заставило подумать, что вверенная ему провинция не так уж и плоха.

Вдоль одной из стен дворца, постоянно оглядываясь, крались две женщины: служанка в варварском платье и юная госпожа в лазурной палле. Госпожа кралась удивительно грациозно, будто кошка, отправляющаяся на свидание с котом.

Нечто неуловимое в движениях девушки заставило старого вояку замереть на месте. Ему вспомнилась Клавдия, еще совсем молодая, легконогая, тонкостанная… Когда-то она была прекрасна, будто Селена, сошедшая с небес. Но время не пожалело жену префекта. Клавдия постарела, и ни одна из заветных притирок матрон уже не могла вернуть ей былую красоту.