Метель

— Надо б толкануть самокат, — попросил Перхуша.

— Толкнем! — бодро мотнул малахаем доктор, приподнимаясь. — Покажи — как!

Перхуша уперся в спинку сиденья, командуя лошадям губами задний ход:

— Пр-пр-пр! Пр-пр-пр!

Доктор уперся с другого бока.

С трудом, после четырех попыток они выкатили самокат из ямы. Отдышавшись, сели, поехали дальше. Дорога шла и шла кустами, потом сползла в низину и растворилась в снежной темноте. Различить ее стало совсем невозможно. Перхуша слез, пошел, стал щупать дорогу ногами. Доктор, взявшись за правило, медленно выруливал за ним. Так они проползли низину, выбрались наверх. И здесь Перхуша потерял дорогу. Он ходил кругами, по колено в снегу, проваливался в ямы, спотыкался, падал, снова вставал. Доктор еле различал его фигуру в темноте.

Наконец, вымотавшись вчистую, Перхуша вернулся к самокату, рухнул на колени, обняв самокат:

— Хос-споди...

— Ну, чего? — щурился доктор.

— Провалилася, как сквозь землю...

— Как провалилась? Куда ж она делась?

— А Бог ее знает... Знать, леший нас водит, барин...

— Дай-ка я пойду сыщу.

— Да погодите вы, барин...

Но доктор решительно двинулся в плюющуюся снегом темноту. Сперва он решил пройти вперед, прямо по носу самоката. Но, пройдя по глубокому снегу шагов тридцать, ничего похожего на утоптанную дорогу не нашел. Он вернулся к самокату и пошел налево. И сразу наткнулся на кусты. Доктор обошел их и пошел дальше, стараясь не откланяться от выбранного направления. Но кустарник снова преградил ему дорогу. Он снова обошел его. Снег стал совсем глубоким, доктор провалился в него.

— Ни черта! — плюнул он в колышущийся на ветру куст и устало рассмеялся.

Усталость, темнота и метель не лишили Платона Ильича того удивительного, радостного и бодрого состояния, которое он сегодня получил у витаминдеров.

«Вот и приключение! — думал он, тяжело, с одышкой, шагая по снегу. — Будет что вспомнить. Расскажу Зильберштейну, пусть выставит магарыч, скупердяй...»

Он стал обходить куст, но споткнулся обо что-то, упал. Малахай слетел с головы. Доктор сел и некоторое время сидел, подставив метели разгоряченную голову. Потом надел малахай, пощупал в снегу. Он споткнулся о большой валун.

«Ледники... великие ледники... прошли по всей Руси, принесли камни. И началась новая эра человечества: человек взял в руки каменный топор...»

Опершись о камень, он встал. И пошел назад, по своим следам. Но вскоре сбился и снова почему-то вышел к камню.

«Я сделал круг», — подумал доктор.

И вслух спросил:

— Почему?

Таращась в темноту, он разглядел свои следы. Снова пошел по протоптанному только что пути. И снова вышел к камню.

«Бред!»

Он рассмеялся, снял пенсне, в сотый раз протер его своим белым, бьющимся на ветру шарфом. Снова обошел загадочный куст. По следам получалось, что он ходил все время по кругу.

«Не может быть. Я же каким-то образом дошел до этого куста?!»

Доктор вспомнил, что первый раз обходил куст справа. Двигаясь от камня, он обошел его слева. Но следов, ведущих к кусту, не было. Он плюнул и пошел прямо. И вскоре неприятно напоролся на еще один куст. Ветви его болезненно содрали с лица доктора пенсне.

— Черт тебя побери... — Он поймал болтающееся на шнурке пенсне, надел, обошел куст, двинулся дальше.

Впереди была темень и метель. Глубокий снег под ногами не кончался. И в этом снегу не было ни дороги, ни следов человеческих. Доктор пролез по снегу еще немного и остановился. Он почувствовал, что снег набился в сапоги и ногам холодно. Возвращаться к проклятому кусту ему совсем уж не хотелось. Он набрал в легкие побольше воздуха и крикнул:

— Козьма-а-а-а!

В ответ лишь выла метель.

Он закричал снова. Справа послышалось что-то вроде ответного крика. Доктор пошел на голос. Снег стал таким глубоким, что ему приходилось буквально лезть по нему, барахтаться, оступаясь и проваливаясь. Измученный и тяжело дышащий, наконец, он вышел к самокату. Тот безжизненно стоял, заносимый снегом и напоминающий в темноте большой сугроб. Запорошенный снегом Перхуша сидел в нем, съежившись. Он никак не прореагировал на появление доктора.

Доктор же едва не валился от усталости.

— Ни черта не нашел... — выдохнул он, хватаясь за самокат.

— А я нашел, — еле слышно отозвался Перхуша.

— Где?

— А вон там... — ответил Перхуша, не двигаясь.

— Чего ж ты сидишь?

Перхуша молчал.

— Чего ж ты сидишь?! — закричал доктор.

— Тык вас ждал.

— Чего расселся, дурак! Поехали!

Но Перхуша не двигался, словно превратившись в снеговика. Доктор пихнул его в плечо. Перхуша качнулся, с него кусками стал отваливаться налипший снег.

— Поехали! — закричал ему в ухо доктор.

— Озяб я, барин.

Доктор схватил его за плечи и встряхнул так, что шапка наползла на лицо Перхуши до носа:

— Поехали!

— Погодь... согреюсь малость...

— Тебе что, по морде треснуть?! Ты околеть надумал, дурак?!

В капоре заржал чалый, видимо, беспокоясь за хозяина. За ним заржали другие лошадки.

— Поезжай, болван! Живо! — тряс возницу доктор.

— Барин, надо б костер развесть, отогреться малость. А после и ехать.