Метеор

С торговой и общечеловеческой точки зрения не очень приятно, если секретарь взирает на дела, капиталовложения и закладные хозяина с такой астральной высоты. И старый камагуэно не раз недовольно поднимал брови, когда este hombre как-то странно и насмешливо усмехался, услышав новое имя. Конечно, человеку не по душе, если к его имуществу относятся несерьезно, словно это какой-то мираж. Но вскоре старый флибустьер заметил и в этом выгодную сторону: мистер Кеттельринг, не моргнув глазом, писал все, что угодно. Скажем, надо лишить кредита плантатора, который отчаянно надрывается где-то там на Мария-Галанте, уволить людей с работы, схватить кого-то за глотку. Иной раз даже у хозяина не поворачивался язык, и старик пыхтел и медлил, опасаясь возражений. Но este hombre знай стучал на машинке и с веселым любопытством поднимал глаза: ну, что там дальше? Когда-то у камагуэно служил писарь, старик испанец. Тот с пеной у рта спорил с хозяином, когда приходилось писать подобные письма; плакал и убегал в слезах; возвращался пьяный и, сквернословя, садился за письма с видом человека, проклятого судьбой, понося свою мать, как последнюю шлюху.

Теперь все шло гладко, чертовски гладко. Прямо как по маслу. Старому кубинцу даже не по себе становилось от этого. Теперь уже не надо диктовать, достаточно пожать плечами над письмом фермера, у которого паразиты сожрали сады, - мистер Кеттельринг сам напишет что полагается, и бедняга фермер может вешаться. Похоже, что у мистера Кеттельринга нет совести. Видно, она потеряна вместе с памятью...

Было еще одно обстоятельство, касавшееся именно памяти: Кеттельринг, как известно, полностью забыл свое прошлое, но зато мог похвастаться отличной новой памятью. Он чуть ли не наизусть помнил все письма, счета и контракты, которые прошли через его руки. Этому адресату мы месяц назад писали то-то и то-то. С этим контрагентом у нас такие-то договорные условия. Не человек, а живой архив! Пожевывая вечную сигару, камагуэно задумчиво разглядывал непостижимого мистера Кеттельринга. Иногда он извлекал из сейфа, где-то в глубине дома, папку старых договоров и торговой переписки и говорил: "Прочтите это". Мистер Кеттельринг читал и принимал к сведению. Старый кубинец не очень-то любил такие новшества, как порядок в деловых бумагах. Кроме того, многие его сделки были такого сорта, что лучше не фиксировать их на бумаге. С некоторыми дельцами, такими же почтенными пиратами, как он сам, ему достаточно было выкурить сигару и обменяться рукопожатием. Но человек стареет и не знает, когда пробьет его последний час. И хозяин начал, - правда, не без колебаний, посвящать Кеттельринга в свои дела и поверять их памяти "эль секретарио". Ручаюсь, он рассказывал не только о торговле. Речь заходила о прошлом края Камагуэй, о саваннах со стадами, о родовитых помещиках тех времен, о скачках в Гаване, об утонченных людях высшего круга, о дамах в кринолинах... Знаете ли вы, что на Кубе в те поры было самое замкнутое и избранное светское общество в мире? Здесь жили только господа и рабы, - никакой мелюзги не было. Старая Куба, мистер Кеттельринг!

И старый сеньор, превозмогая ревматизм, показывал, как кабальеро кланялся даме и как низко приседала в реверансе дама, придерживая юбку обеими руками.

"Старинные танцы, чакона или дансон, - это вам не нынешние румбы и соны. Румбу плясали тогда только негры, она для всяких там морено и пардо, а истый кубинец, сударь, не стал бы себя так ронять. Это потом янки принесли нам негритянские нравы. - Глаза камагуэно вспыхнули. - Да и мулатки уже не те, что прежде! Какие у них были маленькие, круглые зады! Сейчас они испорчены примесью американской крови - широкая кость, senor mio 1, громадный рот, - только бы поорать. А прежде они ворковали, да, да, ворковали, когда их захватывало... - Старик машет рукой. - Нынче вообще слишком много кричат, это все от американцев. Прежде молчали больше, прежде все было солиднее..."

Мистер Кеттельринг слушает, прищурясь, с легкой рассеянной улыбкой, словно пустота в его душе заполняется картинами давнего рыцарского прошлого.

Но в общем ясно, что с Кеттельрингом не очень-то разговоришься. Казалось, он сторонится людей, словно опасаясь, что кто-нибудь узнает его и хлопнет по плечу: "Как поживаете, мистер Имярек". Когда Кеттельрингу хотелось выпить, он напивался крепко, но, конечно, в одиночку: шел в дансинг, куда ходят и colorados 2, сидел там, уставясь в заплеванный, усеянный окурками и фруктовыми косточками пол, и говорил сам с собой на первом попавшемся языке.

Иной раз он произносил фразу, смысл которой потом сам долго старался угадать, словно сидел над обломком, выкинутым водами Леты. Но обычно он бывал слишком пьян, чтобы из глубин его подсознания всплыл образ, соответствующий этой фразе; он

1 сеньор мой (исп.).

2 цветные (исп.).