Метеоры

Именно к этому аспекту малой революции Леплорека Эдуард был наиболее чувствителен. Для этого женолюба стать хозяином предприятия, дающего работу тремстам двадцати семи женщинам, — было фактом одновременно волнующим и горьким. Вначале, в его первые отважные набеги в грохочущее и пыльное пространство цехов, его смущал скрытный интерес к собственной особе, к которому примешивались все оттенки вызова, презрения, почтения и робости. Не умея с первого взгляда восстановить женское естество в этих, одетых в серые робы и увенчанных цветными платками, фигурах, сновавших вокруг шпуль и вдоль ткацких станов, он решил, что насмешливая судьба сделала его царем роя личинок. Но взгляд его мало-помалу обогащался видом этих женщин, приходящих по утрам в цеха и уходящих оттуда вечером, теперь уже нормально одетых, иногда миловидных и почти элегантных, с лицами, оживленными болтовней или смехом, с жестами легкими, порывистыми, ловкими. С той поры он старательно распознавал в узких проходах между станками ту или иную девушку, чей силуэт ему приглянулся. Учение длилось несколько месяцев, но принесло плоды, и теперь Эдуард умел угадывать молодость, приветливость, красоту под покровом уныния и спецодежды.

Однако ему претило бы соблазнить одну из своих работниц, еще более — сделать из нее постоянную и лелеемую любовницу. У Эдуарда не было, собственно говоря, принципов, и пример собственного брата Постава укреплял его недоверие к морали, боязнь черствого пуританства, способного привести к худшим аберрациям. Но он обладал вкусом, сильнейшим чутьем того, что можно делать — даже в нарушение всех писаных правил, — не нарушая определенной гармонии, и того, чего, напротив, следует опасаться, как резкого сбоя тона. И эта гармония требовала, чтобы Звенящие Камни были наследной вотчиной семьи, а его увлечения находили свое истинное место только в Париже. И потом, работница оставалась для него существом опасным, не посещаемым, потому что это явление нарушало стройность его взглядов на женщину. Женщина вполне могла трудиться, но заниматься только домашними обязанностями, в крайнем случае, работать на ферме или в лавочке. Промышленный труд мог только извратить природу женщины. Женщина вполне может получать деньги — на дом, на украшения, на удовольствия, просто так. Еженедельная получка унижает ее. Таковы были воззрения этого милого и простого человека, спонтанно распространявшего вокруг себя атмосферу беззаботного веселья, вне которой он жить не мог. Но иногда он испытывал огромное подавляющее одиночество между своей постоянно беременной и озабоченной исключительно детьми женой и серой толпой тружениц «Звенящих камней». «Я лишь бесполезный трутень между пчелиной маткой и рабочими пчелами», — говорил он с наигранной меланхолией. И отправлялся на машине в Динан, где садился в прямой поезд на Париж.

Для этого провинциала Париж представлялся только местом потребления и блестящей жизни, и сам он по собственному почину стал бы искать квартиру только в окрестностях Оперы или на Больших бульварах. Должным образом спрошенная и не раз привезенная в Париж для этого деликатного дела Мария-Барбара остановила свой выбор на Анжуйской набережной острова Св. Людовика, чей лиственно-водно-абсидный горизонт гармонировал со свойственной ей размеренной горизонтальной жизнью. Кроме того, Эдуард, таким образом, оказывался в нескольких минутах ходьбы от улицы Барр, где жила его мать с младшим братом Александром. Он свыкся со своим домом, благородство и престиж которого льстили его глубинному консерватизму, хотя жуиру, желавшему больше шума и блеска, он и казался скучным.

Разъезды Эдуарда в Париж и обратно в Бретань соответствовали тому промежуточному месту, которое он занимал между двумя братьями, старшим. Поставом, жившим в семейном доме в Ренне, и младшим, Александром, добившимся наконец того, что его мать окончательно поселилась с ним в Париже. Трудно вообразить более существенный контраст между несколько пуританской чопорностью, состоянием, накопленным за счет скупости, и крикливым фатовством, которое демонстрировал Александр. Бретань, традиционно консервативная и набожная провинция, часто являет в одной семье пример старшего брата, закореневшего в уважении к ценностям предков, на которого нападает младший — мятежник, поджигатель и зачинщик скандалов. Враждебность братьев усугубляло, к тому же, одно материальное обстоятельство. Конечно, для пожилой госпожи Сюрен близкое присутствие и преданность любимого сына были поддержкой, которой лишать ее было немыслимо. Но существовала она благодаря ренте, которую выплачивали ей двое старших и от которой в силу естественного положения вещей перепадало и Александру. Такая ситуация приводила в ярость Постава, который не пропускал случая едко намекнуть на это обстоятельство, обвиняя Александра в том, что он — из явно корыстных побуждений — мешает матери поселиться в Ренне, возле правнуков, как надлежало бы по порядку.