Метеоры

Непарный человек в поисках себя находит лишь обрывки личности, ошметки своего я, бесформенные фрагменты загадочного существа, темного и непостижимого центра мира. Ведь зеркала возвращают ему только застывший и перелицованный справа налево образ, фотографии лгут еще больше, свидетельства, которые он слышит, искажены любовью, ненавистью или корыстью.

Тогда как я располагаю живым и абсолютно достоверным образом самого себя, кодом, проясняющим все загадки, ключом, легко отпирающим голову, сердце и член. Этот образ, код, ключ, — ты, мой парнобрат.

Жан

Ты — другой полюс. Непарные знают о своих соседях, друзьях, родственниках только отдельные качества, недостатки, странности, забавные или гротескные личные черты, одновременно отличающие их друг от друга. Они теряются в случайных деталях и не видят — или видят плохо — то человеческое существо, ту личность, которые за ними скрываются.

Но именно к присутствию этого абстрактного существа годами — годами общего детства и юности — приучало меня присутствие парнобрата. Потому что все это забавное или гротескное нагромождение пустяков, в которое упираются и завороженно разглядывают непарные, оказавшись лицом к лицу, не имело ни веса, ни цвета, ни плотности для нас, бывших тем же существом с одной и с другой стороны. Пестрый плащ личностных характеристик, останавливающий взгляд непарного человека, бесцветен и прозрачен для близнецового взгляда и дает ему увидеть абстрактной, голой, непостижимой, головокружительной, обглоданной до костей, пугающей — Инаковость.

ГЛАВА IX

Шкура и перья

Александр

Мое прекрасное одиночество — единое, девственное и замкнутое, как яйцо, так живописно разбитое вдребезги Роаном! Вот оно уже чудесным образом восстановлено в этой лунной, белой, волнистой стране, на трехстах гектарах отбросов Мирамаса. Правда, от роанской весны и лета на память у меня остался пес, Сэм, без которого мне теперь трудно было бы обойтись. И еще серьга, которую я иногда надеваю для провокации, — символ целого кипучего маленького сообщества, Брифо, Фабьенны, крановщиков, замка Сент-Гаон, Алексиса, и главное, главное, — малыша Даниэля, чьим залогом она является и чье возвращение обещает мне каждый день и каждый час.

В пятнадцати километрах от салона автостраду 113 пересекает шоссе номер 5, ведущее на юг к селению Энтрессен. Гравийно-галечная Кронская равнина дальше прерывается только вереницей низких построек — без окон, все на одно лицо и окружены забором из колючей проволоки. Это пороховые склады Боссенка, размещенные в этой пустынной местности из соображений безопасности. Здесь еще помнят катастрофу 1917 года, которая обезобразила поля, как землетрясение или бомбардировка. Одна из наших девушек, Луиза Фальк, работавшая на свалке Мариньяна, примчалась на велосипеде при первых взрывах и не узнала привычной местности в обугленной земле с выкорчеванными деревьями и домами, сровненными с землей. Несмотря на пожар и продолжавшиеся взрывы, она оказывала помощь страшно обгоревшим и изувеченным мужчинам, которых сумела вытащить из-под обломков. Говорят, что генерал, командующий войсками 15-го округа, упомянул ее в дневном рапорте.

Склады боеприпасов словно отмечают границу моего странного царства. Затем пустынный пейзаж может сколько угодно простирать свои мрачные кучи камней — все более многочисленные знаки указывают на грядущее преображении бесплодной и чистой равнины в зловонный хаос. Нужен наметанный глаз, чтобы издали усмотреть первую грязную бумажку, дрожащую на ветру в ветках тощего платана. Но побеги помойного племени на редкость плодовиты в этой стране мистраля. По мере продвижения, деревья — хотя и постепенно редея, — увешиваются завитушками, серпантином, стекловатой, губчатым картоном, пучками соломы, хлопьями растительного пуха, париками из конского волоса. Затем всякая растительность исчезает — как в горах выше определенной отметки, — когда попадаешь в страну сотен белых холмов. Потому что здесь мусор белый, да и облатка внутри медальона с гербом Марселя похожа на маленький комок снега. Белый и искристый, особенно при закате солнца, — видимо, из-за усеивающих его битых бутылок, целлулоидных остовов, кусков галалита и осколков стекла. Во впадинах стоит густой и приторный запах, но менее чем за час к нему привыкаешь настолько, что перестаешь замечать.