Метью Шардлейк. Книги 1-6

Служба началась. Помнится, в то утро, пока я сидел у гроба смердящего мертвеца, меня захватила чарующая полифония звуков, и я почувствовал, что она оказывает на меня действие, которое было сродни колыбельной. Псалмы и положенные на музыку латинские тесты из книги Иова задели некую чувствительную струнку моей души.

«И ты говоришь: „что знает Бог? может ли Он судить сквозь мрак? Облака — завеса Его, так что Он не видит, а ходит только по небесному кругу“». [9]

«Здесь слишком густые облака, — подумал я. — В этом месте я по-прежнему пребываю словно во мраке». Пораженный этой внезапно открывшейся мне истиной, я невольно содрогнулся. «Этого не должно быть», — твердо приказал я себе, призвав былую решимость, которая с некоторых пор покинула меня. Вдруг меня кое-что осенило — то, чего я никогда прежде не брал в расчет, хотя давно следовало бы это сделать. Марк с доктором Гудхэпсом сидели напротив меня; старик все так же хлюпал носом в свой носовой платок, а мой молодой помощник в задумчивости глядел невидящим взором в пустоту.

— Послушай, — подтолкнув Марка локтем, шепотом сказал я. — Сегодня утром Элис была в лазарете?

Он перевел свой взгляд на меня.

— Думаю, что да.

— Отлично. — Обернувшись к Гудхэпсу, я добавил: — Мне бы хотелось прежде, чем вы отправитесь в путь, вместе с вами туда наведаться.

Я снова углубился в службу. Постепенно песнопения становились тише и тише, пока совсем не растворились в тишине. Монахи толпой повалили из-за крестной перегородки, а служащий при церкви работник поспешил к нам, чтобы закрыть крышкой гроб Синглтона. В последний раз я взглянул на мрачное лицо покойника, и в этот миг в моей памяти пронеслись мимолетные картины прошлого. Я вспомнил, как некогда этот человек произносил пламенные речи в суде, как бурно жестикулировал и с какой страстью предавался спорам. Но вскоре крышка гроба опустилась и его лицо погрузилось в вечный мрак. К нам подошли приор и крепкого телосложения монах средних лет, и вместе с ними мы подняли на плечи гроб. Однако едва мы это сделали, как внутри его что-то упало. Обескураженный этим звуком Марк уставился на меня недоумевающим взором.

— Это голова, — шепнул ему я. — Она соскользнула с опоры.

Мы стали выносить гроб из церкви, с ужасом сознавая, что внутри его вместе с куском деревяшки болтается голова. Вслед за нами двинулась длинная процессия монахов. По дороге я заметил, что Габриель, склонившись над гробом Уэлплея, страстно предается молитве. Он посмотрел на нас невидящим взором, в котором я прочел крайнее отчаяние.

Когда раздался поминальный звон колоколов, мы прокладывали путь по глубокому снегу в сторону мирского кладбища. Вырытая накануне могила издалека выделялась темным пятном на окружающем белоснежном ландшафте. Посмотрев на идущего подле меня приора Мортимуса, я обнаружил на его суровом лице выражение не свойственной ему прежде глубокой задумчивости.

Рядом с могилой нас поджидали работники с лопатами. Они приняли у нас гроб и опустили на дно ямы. Тихо падавший снег припорашивал бурую землю. После того как были произнесены прощальные молитвы, гроб окроплен святой водою и покрыт несколькими горстками земли, процессия монахов поспешно устремилась обратно в церковь. Едва я собрался последовать за ними, ко мне подошел приор.

— Они не могут долго стоять на холоде, — сказал он. — Вот если бы им довелось нести караул, как некогда мне в холодную зимнюю пору…

Он покачал головой.

— В самом деле? — заинтересовался я. — Вы бы ли солдатом?

— Неужели я произвожу на вас впечатление такого грубого мужика? Нет, господин Шардлейк. В свое время я служил констеблем в Тонбридже. Помогал шерифу арестовывать нарушителей порядка. Зимними ночами мы искали воров. А днем я служил воспитателем в школе. Вижу, вас удивляет моя биография. В особенности то, что я когда-то учительствовал.

— Немного, — склонив голову набок, ответил я. — Но только потому, что вы взрастили в себе грубые манеры.

— Я их не взращивал. А с ними родился, — криво ухмыльнулся он. — Дело в том, что я родом из Шотландии. Нам всегда недоставало вашей английской обходительности и уравновешенности. Потому что все давалось ценой больших усилий. Если бы мы жили, мирно сложив руки, мы бы ничего не добились. Нам все приходилось завоевывать. Я вырос в одной пограничной деревушке. И с молоком матери впитал, что жизнь — это бесконечная борьба. Поверьте, в этом нет никакого преувеличения. Наши лорды беспрестанно сражались друг с другом, а также с вами, англичанами. И этому противостоянию по сей день не видать ни конца ни края.

— Что же заставило вас перебраться в Англию?

— Моих родителей убили, когда я был еще ребенком. А нашу ферму разорили. Нет, не англичане, а шотландские лорды.

— Мне очень жаль.