Метла и металлический шарик

— Но все же это занятие прибыльное. Я смог содержать жену и четырех дочерей в Дептфорде (куда меня завтра отвезут), имел карету с четверкой лошадей, пятнадцать слуг и француза, учителя музыки, да еще и барку на реке. Трех дочерей я удачно выдал замуж. Два моих зятя служат в суде, а третий на Ломбард-стрит. — Колдун вздохнул. — Твой бедный отец, упокой господь его душу, щедро платил мне за твое обучение, и если я был строг с тобой, то лишь из чувства долга перед тем, кого уже нет с нами. Мои дела идут успешно, семья моя обеспечена, так что дело мое и этот дом завещаю тебе. — Он сложил руки на груди и замолчал.

— Но, — пробормотал Эмелиус, — я ничего не знаю. Приворотные зелья…

— Подкрашенная вода, — устало объяснил старик.

— А предсказание будущего?

— Детская игра. Если не очень вдаваться в детали, что бы ты ни напредсказывал, рано или поздно сбудется, а что не сбудется, люди рано или поздно забудут. Держись построже, убирай комнату не чаще раза в год, зубри латынь, смазывай глобус, чтобы плавно вращался, и успех тебе обеспечен.

Вот первая причина, по которой Эмелиус стал таким нервным. А вторая состояла в том, что во времена доброго короля Карла Второго жив еще был обычай казнить колдунов, волшебников — всех, кто имел дело с магией, и Эмелиус, случись ему ошибиться или нажить себе врага, стараниями раздосадованного клиента мог окончить жизнь весьма неприятным образом.

Будь Эмелиус посмелее, он бы бросил это опасное ремесло, но отцовские деньги все ушли на его обучение колдовству, а сам молодой человек был слишком слабохарактерен, чтобы решиться начать все сначала.

В 1666 году Эмелиусу исполнилось тридцать пять лет, но он состарился раньше срока, был худым и нервным. Он подпрыгивал от малейшего писка, бледнел, если лунный луч падал ему на лицо, и вздрагивал при появлении собственного слуги.

Заслышав шаги на лестнице, Эмелиус принимался твердить коротенькое заклинание, которое помнил наизусть, чтобы произвести впечатление на посетителя своими познаниями.

Опасаясь королевских соглядатаев, он выдавал себя за музыканта-мечтателя, получившего в наследство дом колдуна, и в любую минуту, услышав подозрительный шум, бросался к клавикордам.

В тот вечер, заслышав шаги в узком коридоре под лестницей, Эмелиус выпрыгнул из кресла, в котором дремал у камина (ночи в конце августа уже несли первую осеннюю прохладу), наступил на кошку, издавшую душераздирающий вопль, зажег фитиль, плававший в плошке с маслом, предварительно посыпав его желтым порошком, чтобы пламя стало синим, схватил пару сушеных лягушек и пучок белены и, застыв на миг, торопливо, не унимая дрожащих рук, выпалил коротенькое заклинание, при этом одним глазом он глядел на клавикорды, а другой не сводил с двери. Раздался стук в дверь, неуверенный, нерешительный стук.

— Кто там? — спросил колдун, готовый, если что, сразу же задуть голубое пламя.

Послышался шепот и какое-то шарканье, а затем голос, чистый и звонкий, словно серебряный колокольчик, произнес: «Трое потерявшихся детей».

Эмелиус опешил. Он кинулся было к клавикордам, затем метнулся назад к голубому огоньку, да так и застыл на полпути, положив одну руку на глобус, а другой сжимая ноты. «Войдите», — сказал он угрюмо.

Дверь медленно распахнулась, и в темноте коридора чернокнижник разглядел фигуры трех детей в странной одежде. Они были ослепительно прекрасны. На них были балахоны вроде тех, что носили лондонские подмастерья, но подпоясанные шелковыми шнурами, а их чистота жителю Лондона XVII века показалась просто неземной. Кожа их блестела. Нос Эмелиуса уловил нежный запах — свежий и пряный цветочный аромат.

Эмелиус задрожал, ноги его подкашивались, ему захотелось сесть. Он с изумлением уставился на свой колдовской инвентарь. Неужели два сушеных лягушонка и пучок белены дали такой удивительный результат? Колдун попытался припомнить набор латинских слов, которые он над ними произнес.

— Мы потерялись, — произнесла девочка необычным иностранным голосом, чистым, как горный хрусталь. — Мы заметили свет в вашем окне, входная дверь была не заперта, и мы решили зайти спросить дорогу.

— Куда? — спросил Эмелиус дрожащим голосом.

— Все равно куда, — ответила девочка. — Мы совсем потерялись, даже не представляем, где мы сейчас находимся.

Эмелиус откашлялся.

— Вы в Крипплгейте, — выдавил он.

— Крипплгейт? — удивилась девочка. — В Лондоне?

— Да, в Лондоне, — прошептал Эмелиус, отступая к камину. Он ужасно перепугался. Откуда они взялись, если даже не знают, что находятся в Лондоне?

Старший мальчик выступил на шаг вперед.

— Извините, — начал он вежливо, — не могли бы вы нам сказать, в каком мы находимся веке?

Эмелиус взмахнул дрожащими руками, словно стараясь отогнать детей.

— Сгинь! Отправляйтесь туда, откуда пожаловали! — взмолился он.

Девочка покраснела и быстро-быстро заморгала. Она оглядела темную неприбранную комнату: пожелтевшие пергаменты, стеклянные пузырьки, череп на столе, свечи на клавикордах.