Метод Нострадамуса

— Мне они тоже не нравятся, — сочувственным тоном признался посетитель, — а что поделаешь? Когда неприятности случаются, они случаются, и назад уже ничего не вернешь. Как говорится, пришла беда — открывай ворота.

На его самокрутке нарос кривой столбик пепла. Он согнул указательный палец с явным намерением сбить пепел прямо на пол, и Альберт Витальевич был вынужден спуститься с высот своего общественного положения и торопливо пододвинуть ему свою сияющую бронзовую пепельницу, украшенную миниатюрной копией одной из скульптур Аничкова моста в Петербурге — какой-то голый античный тип, пытающийся укротить встающего на дыбы коня.

Посетитель благодарно и немного снисходительно кивнул, внимательно осмотрел пепельницу и небрежным щелчком сбил пепел со своей сигареты — сбил не в пепельницу, а все-таки на пол, вызвав, тем самым, у Альберта Витальевича острое, почти непреодолимое желание хватить его этой самой пепельницей прямо по физиономии.

— Послушайте, — с трудом подавив вспышку отрицательных эмоций, сквозь зубы процедил Жуковицкий, — у меня мало времени. Нельзя ли все-таки перейти к делу?

— К делу так к делу, — легко согласился посетитель и, откинувшись в кресле, изящным, непринужденным движением положил ногу на ногу. Локоть руки, в пальцах которой дымилась пахнущая вишней самокрутка, удобно покоился на подлокотнике; пепельница, таким образом, оказалась от него на расстоянии в добрый метр, и можно было не сомневаться, что пользоваться ею посетитель не намерен — в качестве пепельницы его вполне устраивал драгоценный паркет. — Видите ли, Альберт Витальевич, — продолжал он, окутавшись новым облачком душистого дыма, — говоря о неприятностях, я имел в виду, в первую очередь, действия ваших… э… людей, которые, не придумав лучшего способа оказать на меня давление, спалили сначала мое временное обиталище, а затем и машину.

— Чушь, — отрезал Жуковицкий.

— Так уж и чушь, — насмешливо возразил посетитель.

— У вас что, имеются доказательства? — агрессивно осведомился Альберт Витальевич. — Вы можете назвать имена?

— Какие там доказательства, — лениво отмахнулся посетитель и снова стряхнул пепел на паркет, как будто вознамерился в отместку поджечь дом своего обидчика. — Я ничего и никому не собираюсь доказывать. Быть может, вы вообразили, что я пришел сюда жаловаться и требовать возмещения ущерба?

— А разве нет? — удивился Жуковицкий, у которого только что родилась именно такая мысль. — Зачем же, в таком случае, вы пришли? Торговаться?

Посетитель докурил свою самокрутку и, слава богу, дал себе труд дотянуться до пепельницы, чтобы ее погасить.

— Я пришел сказать, что сделка не состоится.

— Что такое? — слегка опешил Альберт Витальевич. — Вы нашли другого покупателя? Может быть, вам кажется, что я позволю вот так, запросто, себя обойти?

— Вы не поняли, — лениво произнес посетитель, вновь откидываясь на спинку кресла. — Сделка не состоится совсем по другой причине. Она не может состояться, потому что предмет сделки более не существует.

— Как это — не существует?

— Очень просто. Или вы верите, что рукописи не горят?

— Слушайте, что вы такое несете? — раздраженно начал Альберт Витальевич, и тут до него вдруг дошел смысл только что прозвучавшей фразы. — Что-о?! — не своим голосом воскликнул он, приподнимаясь из-за стола.

— Что слышали, — хладнокровно ответил посетитель. — Фотокопия рукописи Нострадамуса сгорела вместе с дачей. Потратив часок, ваши болваны могли бы ее найти и выкрасть. Правда, это ничего бы вам не дало, поскольку без дневника Бюргермайера расшифровать эту белиберду невозможно, а дневник хранится в надежном месте. Но так, по крайней мере, копия уцелела бы, и мы с вами могли бы продолжить переговоры. А теперь этой копии нет, и ее электронной версии нет, и ноутбука, на жестком диске которого хранилась еще одна копия, нет тоже. Все это лежало в тайнике на чердаке той самой дачи, которую ваши бараны спалили дотла, до самого фундамента. Так-то, приятель, — добавил он, развернувшись в кресле и обращаясь непосредственно к Мазуру. — Оказывать давление тоже нужно с умом. Если полагаться только на грубую силу, есть риск что-нибудь сломать. И ломается, дружок, зачастую совсем не то, на что ты давишь.

Альберт Витальевич увидел, как разом побледнел охранник, но ему сейчас было не до того. Он был ошеломлен — не столько самой утратой, масштабов которой еще не успел осознать, сколько идиотской ситуацией, в которую попал стараниями собственных телохранителей, действовавших, вдобавок ко всему, по его прямому приказу и с его же полного одобрения. Вот уж, действительно, надавили… Правильно говорят: сдуру можно и член сломать…

— Но дневник-то цел? — немного собравшись с мыслями, спросил он первое, что пришло в голову.

— Цел, — кивнул посетитель. — Ну и что с того? Без второй части «Центурий» смысла в нем не больше, чем в ключе от давно отправленного под пресс автомобиля.