Метод

– Родственники пропавшего часовщика опознали Рубеля, – сообщил Саша. – Он крутился в лавке за день до исчезновения. И еще вот что: и Никита, и Рубель состояли на учете у психиатра под литерой «Ц» как склонные к асоциальному поведению. Главная фишка в том, что литера эта засекречена. К полной базе по ней нужен допуск, которого я добивался пять дней и добился, лишь когда твой папа помог. Доступ к этой информации есть только у двухсот человек по всем управлениям. Это наш список подозреваемых.

Вечером Меглин и Есеня встретились в кафе с тенором Птахой. Певец прибыл на встречу в темных очках, скрывающих половину лица, кутаясь в шарф.

– Простите за маскарад, поклонники достают, – сказал он, садясь за столик.

– Бремя славы, что поделать, – кивнул Меглин. – Штих сказал, что он тоже ваш поклонник.

– Так вы у него были? Что он еще сказал?

– Что вы допрыгаетесь, – ответила Есеня.

– Ух ты! – рассмеялся певец.

– Там на стене ваше фото двадцатилетней давности, – сказал Меглин. – Вы же все знаете изнутри. Расскажите!

– А вы готовы идти до конца?

– То есть?

– Если есть деньги, можно все, – объяснил Птаха. – Закон существует для бедных. У Штиха есть деньги, связи. И напрочь сорванная крыша. Поэтому я спрашиваю – вы до конца пойдете?

– А вы? – в свою очередь спросил Меглин.

– Да, – твердо ответил певец.

– Тогда я скажу, что не у него одного крыша сорвана, – сказал сыщик.

– Хорошо… – пробормотал Птаха.

Одним глотком выпил стакан виски, поморщился. И начал рассказывать.

– Я из так называемого депрессивного региона. Завод закрылся, денег нет, как жить – никто не знает. Остается пить. В поселке, где я вырос, из мальчишек, кто не умер, все сели. Один я вырвался. К нам в школу приехал столичный меценат – Штих. Я знал – тех, кто ему понравится, он заберет с собой в Москву. Я очень старался. И он меня взял… Привез к себе в дом. Показал комнату. Там была кровать… огромная, в полкомнаты. Тогда я не придал этому значения. Больше обратил внимания на собак: злющие такие овчарки бегали по двору. Выйти ночью из дома было невозможно. Он пришел ко мне через неделю. Ночью. Объяснил, как все будет. Сказал: буду хорошим мальчиком – получу все. Попробую бежать или вякнуть – меня собаки разорвут во дворе.

Птаха замолчал и некоторое время сидел, закрыв глаза. Потом продолжил:

– Дико звучит, но, когда он был один, я… привык. Но стали приходить его друзья. Я пытался бежать. Умолял его жену, чтобы открыла мне дверь. Она словно не слышала… А его друзья… Я их видел потом по телевизору. Генералы, министры, политики, телезвезды… Он их всех вот так держит. Понимаете, почему я вас спросил? Пойдете ли вы до конца?

Вместо ответа Есеня спросила:

– Вы нам завтра сможете полчаса уделить? Надо будет оформить заявление.

– Какое заявление? – удивился певец. – Вадик сказал, вы… по-другому проблемы решаете.

– Не знаю, кто вам что сказал, – заявил Меглин. – Вас ввели в заблуждение.

– Вы не понимаете, – покачал головой тенор. – Штих отмажется. Наймет себе армию адвокатов и выйдет сухим из воды. И тогда я пропаду, потому что варежку раскрыл.

– Мы вам обеспечим безопасность, – пообещала Есеня.

Птаха усмехнулся, но сказал:

– Хорошо. Давайте завтра, до премьеры.

…Однако завтра «до премьеры» им встретиться не удалось. Потому что утром полиция обнаружила брошенную иномарку Птахи возле одной из окраинных станций метро. Машина была открыта, в замке зажигания торчал ключ.

– В багажнике пусто, – рассказывал офицер полиции прибывшему Меглину. – Хорошо, патруль внимание обратил, так бы машине быстро ноги приделали.

Меглин выглядел взбешенным.

– Что ты видишь? – задал он привычный вопрос. И Есеня без колебаний ответила:

– Штиха.

Большую часть того дня она провела в МВД. И к вечеру доложила Меглину результаты:

– Я расширила область поиска. За шесть последних лет при схожих обстоятельствах пропали девять человек. Четверо – члены попечительского совета с женами. Еще один критик, тенор из Большого…

– А почему дела не объединили? – спросил сыщик.

– Ну, это вопрос к нашей доблестной полиции.

…Вечером они сидели в ложе театра. Партию Марио вместо Птахи пел дублер. Но Меглин не слушал: он, как ребенок, крутил головой, рассматривая убранство лож. А еще рассматривал в бинокль сидящего напротив Штиха…

В антракте пошли искать директора. Встретили его в коридоре. Руководитель театра исходил кашлем.

– Вся труппа – с жутким бронхитом! – пожаловался он. – Проклятье какое-то! За что?!

– За падение нравов, – с нарочито серьезным видом ответил Меглин. – Мы в гримерку пройдем?

И, не дожидаясь разрешения, вошел в уборную тенора – дублера Птахи. Тут тоже можно было услышать кашель – кашлял гример.

– Да что такое, в самом деле! – сердито бормотал он.

– Я думаю, это ртуть, – неожиданно заявил Меглин и показал Есене на зарешеченное окошечко вентиляции у самого потолка.

– Ключи от санитарного прохода у вас? – обратился он к директору.

– У моей помощницы, Жанны, – ответил директор. – А что?

Спустя несколько минут они продвигались по запыленному санитарному проходу. У очередной вентиляционной решетки Меглин остановился.

– Смотри, как просто!