Методика очарования

Наверное, можно было попытаться хоть что-то объяснить, но вот чтобы Александров поверил... Да я уверена: как ни старайся, он все равно останется непоколебим, как фонарный столб! Тут простая по сути своей, но страшная по последствиям мысль заставила меня похолодеть: только пару минут назад Катька нарисовала довольно мрачную картинку «светлого» будущего убийцы Макферсона, а теперь вот и Сашка, друг и товарищ, недвусмысленно намекает примерно на то же. И хоть мы с подружкой не причастны ни к одному из трех преступлений, доказать это тому же самому Кострову или Громозеке в случае чего будет крайне проблематично. Открытие это, разумеется, оптимизма не прибавило. Я уже хотела приступить к покаянию, но Катерина меня опередила.

—    Саш, а почему вдруг Костров занимается убийством американца? Это ведь не его территория, — задала толковый, по-моему, вопрос умная подруга.

—    И что за мужик с ним приходил? — поддержала я ее.

—    Говорю же, все три дела объединили в одно производство. Кострова назначили главным, а поскольку в числе убитых имеется иностранный гражданин, то к расследованию подключили всех, кого только можно. Вот Палыч как раз из них. Профессионал, — уважительно протянул Александров.

—    Кхм, — глумливо хихикнула Катька. Вспомнила, должно быть, как недавно этот профессионал тесно общался с унитазом.

Я тоже вспомнила, но отчего-то не засмеялась, а еще больше опечалилась: кто знает, как Катькин поступок отразится на нашей дальнейшей судьбе! А то возьмет и сошлет нас обиженный Громозека на вечное поселение куда-нибудь между райскими кущами и Урюпинском, и будем мы с Катериной доживать свой век на задворках цивилизации...

—    Ну и как дела у твоего профессионала? — Катерина, хоть и делала независимый вид, но было заметно, что на душе у нее очень неспокойно. — Про убийцу не спрашиваю — наверняка его не нашли и не найдут. А подозреваемые хоть есть?

—    Есть! — радостно оскалился Сашка. — Вы!

И чему, спрашивается, он так радуется?!

К примеру, я ничего веселого в создавшейся ситуации не нахожу.

—    Почему сразу мы? — обиделась Катька.

—    А кто ж еще? — вроде бы удивился Сашка.

—    Действительно, кроме нас и некому, — почесала затылок подруга, и было совсем непонятно: это она так шутит или соглашается со следователем.

Я к этой минуте находилась уже на грани истерики. Пожелав себе еще чуточку терпения и с трудом сдерживая подступившие к горлу слезы, я поинтересовалась у Сашки:

—    Почему же Костров нас не арестовал?

—    Ну... Во-первых, для ареста нужно нечто большее, чем просто подозрения. А во-вторых... — Тут Александров ненадолго умолк, словно подыскивал подходящие к случаю слова. — Кхм! В наших столовых кормят совсем неплохо, но иногда случаются неприятности. Колька с Палычем накануне что-то съели, а нынче у них... э-э... проблемы с желудком. Впрочем, это они так думают, — поспешил добавить следователь и пристально посмотрел на нас с Катькой. Чересчур, по-моему, пристально. Я почувствовала себя крайне неуютно и нервно заерзала на месте. — А мне почему-то кажется, что вы каким-то образом причастны к этому недоразумению.

Катерина возмущенно всплеснула руками:

—    Я балдею!!! В убийстве американца мы виноваты, в поносе Кострова с приятелем — опять же мы! Скажите, гражданин следователь, в чем еще нас подозревают? В покушении на Ленина? В отравлении Сталина? В расстреле семьи Романовых? Или во вторжении США в Ирак? Ты не стесняйся, Александров! Вешай всех собак на беззащитных девушек. Мы же в отличие от настоящих бандитов депутатской неприкосновенностью не обладаем! Значит, так, дорогой товарищ из органов, вытаскивай свой протокол и записывай: я, Екатерина Макаровна Захарова, и она, — небрежный кивок в мою сторону, —

Александрова Александра Александровна, дружно признаемся во всех преступлениях, совершенных со времен Людовика X и до наших дней. Готовы понести заслуженное наказание в виде высшей меры... пожизненно. О, вспомнила! Легендарный Джек Потрошитель — это я. Прошу зафиксировать это в протоколе. Пошли, что ли?

—    Куда? — слегка прибалдел Сашка. Судя по всему, почти парламентское красноречие моей подружки его впечатлило.

—    Что значит — куда? В тюрьму, на каторгу, к стенке — словом, куда пошлет нас наш российский суд. Самый, между прочим, гуманный суд в мире.

Сдается мне, перспектива пожизненного расстрела мало кому покажется интересной, оттого я наконец и дала волю давно сдерживаемым эмоциям. Плакала я старательно, словно выполняла домашнюю работу по математике или химии — эти две школьные дисциплины я не любила больше других, ни фига в них не понимала, а потому и домашние задания выполняла с особым тщанием.