Методологическое путешествие по океану бессознательного к таинственному острову сознания

И всё это организм умеет делать совершенно автоматически, никакое сознание ему для этого не нужно. Как ранее уже отмечалось, сознанию не следует вмешиваться в спасительные автоматизмы организма – такое вмешательство к добру, как правило, не приводит. Лишь постепенно некоторые (но не все) из этих врожденных программ поведения механизм сознания берет под свой контроль, устанавливая произвольные

сенсомоторные связи. Напомню, что лишь к шести месяцам жизни дети начинают по-разному осознавать сенсорную информацию и  отличать друг от друга зрение и осязание.[469]

Поэтому же слепорожденные дети к шести месяцам перестают следить глазами за своими руками, а зрячие дети продолжают это делать, но уже произвольно. У младенцев нескольких дней от роду наблюдается выраженный хватательный рефлекс: ребенка, рефлекторно схватившегося за пальцы взрослого, можно даже поднять вверх. Затем ребенку придется ещё долго учиться, чтобы достигнуть такой же физической силы на уровне сознательной регуляции. Но произвольное движение появляется только тогда, отмечает А.Р. Лурия, когда хватательный рефлекс оказывается заторможенным.[470]

Таким образом, наличие непроизвольных врожденных сенсомоторных связей не опровергает гипотезу о произвольности этих связей, когда они находится под контролем механизма сознания.

А.Ю. Агафонов, признавая в целом влияние моего подхода на свою позицию, тем не менее не соглашается с идеей параллельности сенсорного и моторного. Он выражает явное недоумение: «Как в моторной сфере может строиться знание о мире? Ведь сами моторные действия и их результаты представлены в сознании только через сенсорные эффекты. Что из себя представляет моторный алфавит? Как моторные действия представлены в памяти? Самих действий-то в памяти нет».[471]

Я думаю, что реальным основанием для постановки таких вопросов  является недостаточная четкость в разведении понятий моторного и сенсорного. В частности, я предполагаю, что проприоцептивная информация поступает в моторное сознание, а, например, непроизвольные движения глаз, наоборот, принадлежат сенсорному. Но не берусь дать однозначное определение этих терминов. Для меня моторное и сенсорное – это всего лишь логический конструкт, демонстрирующий основной замысел, опирающийся во многом на интуицию возможный пример дедуктивного и индуктивного способов построения знания.

И всё же постараюсь хотя бы отчасти развеять недоумение Агафонова. Я не знаю, почему он считает, что в сознании представлены только сенсорные эффекты и что именно он к этим эффектам относит. Исходя из моей позиции, есть сенсорное сознание, в котором представлены ˝сенсорные эффекты˝, и моторное, в котором представлены ˝моторные эффекты˝. И, как мне кажется, мы всё же иногда их осознаем. Правда, для того, чтобы осознать ˝моторные эффекты˝, должен произойти неожиданный сбой в исполнении стандартного действия. Приведу пример.[472] Однажды я быстро шел по хорошо знакомой мне улице и не слишком внимательно смотрел себе под ноги. Решил сойти с тротуара на дорогу, сделал шаг и с изумлением почувствовал, что куда-то проваливаюсь. Перед глазами даже успела пробежать ˝лента жизни˝ – возникли яркие быстро сменяющиеся эпизоды моей жизни. Оказалось, в асфальте была маленькая ямка и все мои переживания длились всего лишь то время, пока нога опускалась на какие-то лишние пять сантиметров. Разве в этом эпизоде не проявилось осознанное переживание ˝моторных эффектов˝ и существование моторной памяти? Добавлю: Дж. Уотсон ещё в 1907 г. показал важность кинестетических ощущений крысы при прохождении лабиринта. Для этого он последовательно лишал крысу зрения, слуха, вкуса, обоняния, кожной чувствительности. Оказалось, что она при этом всё равно была способна ориентироваться в лабиринте. А Н.А. Бернштейн, как известно, утверждал, что «верховный моторный центр» отражает не мышцы и сочленения, а окружающее пространство.