Метро

На последнем блокпосту маялись, помимо серых пограничников, еще и двое других, одетых работягами — в заляпанных спецовках и сварочных очках на лбу. В ногах у них стояло Артемово: баул с химзой и ранец с рацией.

Поприветствовали, расстегнули молнию, пригласили удостовериться, что и автомат, и патрончики все вот они, на месте, хотите — пересчитайте. Артем не стал считать. Сейчас просто убраться отсюда, живым убраться, а больше ничего не нужно.

Невозможно в одиночку бороться со всей их службой безопасности. Со всей Ганзой. А там, в комнате, за шторой… Нет там ничего. Паранойя.

— Ну! — свитер тряхнул энергично грязную Лехину лопату и протянул руку Артему. — С богом!

Со стороны поглядеть — четверо старых друзей прощались, не зная, когда свидятся снова.

* * *

Только когда они перешагнули уже на Менделеевскую, когда люди в штатском точно не могли их больше слышать, Гомер взял Артема за рукав и зашептал:

— Вы очень правильно с ним разговаривали там. Ведь мы могли бы оттуда и не выйти.

Артем пожал плечами.

— Не могу перестать об одном думать, — досказал Гомер. — Вот мы когда в кабинет его зашли, он тапки убирал разбросанные, помните?

— И?

— Это ведь не его тапки были. Вы обратили внимание? Женские. Это женские были тапки. А царапины…

— Ерунда! — рявкнул на него Артем. — Чушь собачья!

— Сожрать бы чего, — произнес Леха. — А то домой еще когда теперь попадем.

Глава 6. Восемь метров

— Тут у нас дорога в одну сторону, — на прощание сказал им командир погранзаставы, теребя ногтем вызревший на шее сочный прыщ.

И тогда им стало интересно, куда их вынесло.

Менделеевская оказалась полутемной, туманной от пара и промокшей насквозь. Лестница перехода с соседней Новослободской спускалась не на напольный гранит, а в озеро: тут люди жили по щиколотку в стылой бурой воде. Артем расстегнул свой баул — там лежали его болотные сапоги. Повесил на себя заодно и автомат. Гомер тоже в резине был, сразу видно бывалого путешественника.

— Не знал, что ее прорвало, — пробурчал Леха, ежась.

Там и сям валялись в воде сколоченные из гнилого дерева рамы, немного приподнимающие человека над дном. Набросаны они были как попало, и никто не пытался сбивать их в остров или в дорогу.

— Поддоны, — узнал Гомер, обмакивая себя в холодную муть, чтобы дойти до деревянного помоста. — В фурах такие раньше использовали. И все Подмосковье в рекламных щитах: куплю поддоны! Продам поддоны! Целый черный рынок этих поддонов! И думаешь вот: на кой черт вообще кому сдались эти поддоны? Оказывается, их к Потопу скупали.

Но и поддоны давно отсырели и утонули сантиметров на несколько. Увидеть их сквозь грязь можно было только совсем вблизи, и только глядя себе прямо под ноги; а со стороны и вправду казалось, что все тут сплошь одно взбаламученное библейское море.

— Они тут все, как пророки, прямо по воде чудесно гуляют, — усмехнулся Гомер, глядя на шлепающих местных.

Брокер тоже оценил:

— Будто говном залито!

Скоро зрачки забыли, как ярко сияла Ганза, и им стало хватать с избытком здешнего скудного света. Горел жир в плошках — где попало, у кого нашлось; иногда за ширмами из магазинных пакетов — выцветших, но не до конца.

— Вроде китайских бумажных фонарей, — указал Гомер. — Красиво, а?

Артему по-другому показалось.

В арках, которые сначала чудились сплошными и черными, обнаружились пути. Но не обычные, как на прочих станциях. На Менделеевской грани между платформой и путями не существовало, мутная вода все выровняла. Надо угадать, где еще можно стоять, а где придется оступиться и хлебнуть.

Но главное вот: как отсюда дальше-то идти?

Выход наверх был завален, запечатан. Переход — отрезан. Туннель — по шею налит холодной и грязной водой. И еще фонило от нее, небось; поди искупнись в такой. Сведет судорогой, фонарь замкнет, и будешь лицом вниз поплавком валандаться, пока полные легкие не наберешь.

Вдоль невидимых путей сидели местные, почесываясь, ловили в глубине какими-то сачками лучше уж даже не думать, кого, и тут же всырую глотали.

— Мою глисту увел! Вернул глисту, падла! — вцепился один рыбак другому в патлы.

Ни лодок, ни плотиков у них не было. Никуда они с Менделеевской деться не могли, да и не собирались. А Артему с Гомером как быть?

— Почему затоплено все? Ниже она, что ли, чем Новослободская? — вслух сказал Артем.

— На восемь метров глубже, — извлек из памяти Гомер. — Вот вода оттуда вся сюда и течет.

Стоило отойти подальше от ступеней перехода, облепили ноги тощие дети. К ганзейскому кордону они соваться не смели; как-то их оттуда отвадили.

— Дядь, пульку. Дядь, пульку. Дядь, пульку.

Тощие, но жилистые. Опа! — ловишь чужую ручонку в кармане. Скользкую, быструю, верткую. Вроде поймал только что, а — пусто. И кто это был из дьяволят — не узнаешь.

Подземные реки обтекали все метро, скреблись в бетон, просились впустить на глубокие станции. Кто мог — выгребал: укреплял стены, откачивал жижу, сушил сырость. Кто не мог — тонул молча.