Метро 2033

Он подошел к костру, вежливо поздоровался, объяснив, что сам здесь проездом, и по незнанию пропустил закрытие ворот, и спросил, нельзя ли ему передохнуть здесь, с остальными. — Передохнуть? — насмешливо переспросил его ближайший к нему, взлохмаченный темноволосый мужчина с крупным, мясистым носом, невысокий, но казавшийся очень сильным. — Тут, юноша, отдыхать не придется. Если до утра дотянете — и то хорошо.

На Артемов вопрос, что такого опасного в сидении у костра посреди платформы, тот ничего не сказал, а только полукивком указал себе за спину, где зажигался прожектор. Остальные были заняты своим разговором, и не обратили на него никакого внимания. Тогда он решил выяснить наконец, что же здесь происходит, и побрел к прожектору. То, что он увидел здесь, поразило его и одновременно многое объяснило.

В самом конце зала стояла небольшая будка, вроде тех, что бывают иногда у эскалаторов на переходах на другие линии. Вокруг были навалены мешки, кое-где стояли массивные железные листы, зачехленные, стояли грозного вида орудия, а в самой будке сидел человек и был установлен тот самый прожектор, светивший вверх. Вверх! Никакой заслонки, никакого барьера здесь и в помине не было, сразу за будкой начинались бессчетные ступени эскалаторов, карабкавшиеся на самую поверхность. И луч прожектора бил именно туда, беспокойно шныряя от стенки к стенке, будто пытаясь высмотреть кого-то в кромешной тьме, но выхватывая из нее только поросшие чем-то бурым остовы ламп, отсыревший потолок, с которого огромными кусками отваливалась штукатурка, а дальше… Дальше ничего было не видно.

Все сразу встало на свои места.

По какой-то причине здесь не было обычного металлического заслона, отрезавшего станцию от поверхности, ни здесь, ни наверху. Станция сообщалась со внешним миром напрямую, и ее жители находились под постоянной угрозой вторжения. Они дышали здесь зараженным воздухом, пили, наверное, зараженную воду, вот почему она была такой странной на вкус… Поэтому здесь было намного больше мутаций среди молодых, чем, например, на ВДНХ. Поэтому взрослые были такие зачахшие: оголяя и начищая до блеска их черепа, истощая и заставляя разлагаться заживо тела, их постепенно съедала лучевая болезнь. Но и это еще, видимо, было не все, иначе как объяснить то, что вся станция вымирала после восьми часов вечера, а темноволосый дежурный у костра сказал, что и до утра здесь дожить — большое дело?

Поколебавшись, Артем приблизился к человеку, сидящему в будке. — Вечер добрый, — отозвался тот на его приветствие.

Было ему лет около пятидесяти, но он уже порядком облысел, оставшиеся серые волосы спутались на висках и затылке, темные глаза с люботытством глядели на Артема, а простенький, на завязках, бронежилет не мог скрыть круглого животика. На груди у него висел бинокль, и рядом с ним — свисток. — Присаживайся, — указал он Артему на ближайший мешок. — Они там, понимаешь, веселятся, оставили меня здесь одного прозябать. Дай хоть с тобой поболтаю. Кто это тебе глаз так оформил? — Не можем, понимаешь, ничего мало-мальски приличного смастерить, — сокрушенно рассказывал он, указывая рукой на проем, — здесь не железку, здесь бетоном бы надо, железку пробовали уже, да только без толку, как осень, все к чертям водой сносит, причем сначала накапливается, а потом как прорывает… Было так пару раз, и много народу погибло, с тех пор мы уж так, обходимся. Только вот жизни здесь спокойной нет, как на других станциях, постоянно ждем, что ни ночь — то мразь какая-нибудь ползти начинает. Днем-то они не суются, то ли спят, то ли наоборот, поверху шастают. А вот как стемнеет — хоть караул кричи. Ну, мы здесь приноровились, конечно, после восьми — все в переход, там и живем, а здесь больше по хозяйственной части. Погоди-ка… — прервался он, щелкнул тумблером на пульте, и прожектор ярко вспыхнул.