Метро. Трилогия под одной обложкой

Пока отлеживался у Саши на продавленном раскладном диване в ее каморке, было время себе его вообразить. Ну это крепость, наверное, стены высотой метров несколько, вышки пулеметные – от врагов; зато внутри – как в стеклянном шарике с детским снегом – уютный раек. Ну как, какой? Люди, конечно, без противогазов, дышат воздухом. Дети играют… Все сыты. Животные там домашние. Утки, может? Оранжевые. Ну, грибы, ясно, здоровенные выросли. И весь этот внутренний двор – в сочной зелени: шелестит на ветру, переливается. Живут, в общем, а не существуют.

У Савелия на лице вместо кожи была бледная зеленая резина; резина от Артемовых слов не сморщилась, не натянулась. Вместо глаз у Савелия были круглые стекляшки, стекляшки могли только пучиться, а щуриться не умели. Смешно ему сейчас? Или злится, что подрядился на такую бездарную глупость? Спрашивает себя, ради чего рискует? Знал бы он, кто Артему сообщил про Балашиху; и что в тот момент остальные вокруг говорили.

Савелий подождал, потом протянул руку, нащупал кнопку, включил радио. Прогнал ФМ, переключился на АМ. Потом – УКВ. Везде подвывал слабо, будто ветер в голых ветках, заброшенный эфир. Крутилась дустом проморенная Земля, вся пустая, в безвоздушном пространстве, и только в одной точке сидел на ней человек, как одинокая недотравленная вошь. Сидел, накрытый небесным колпаком, неподвижно и сонно: деваться некуда, а смерть нейдет.

– Хорошо б было, если бы еще где-то были выжившие, – ответил Савелий и тоже на Артема посмотрел. – Вдруг и правда, есть?

Артем даже не поверил ему, что он это честно.

– Я не москвич же, – продолжил сталкер. – Я с-под Еката. После армии учиться приехал. На оператора. Хотел про войну кинцо снимать, дебил. Была про танки мысль фильм придумать, как служил. И столицу покорять. Там все остались. Мать с батей. Сестренка младшая. Еще бабка с дедом были живы. Мать мне намекала: вот корни пустишь в Москве, а там и Варька подтянется. И мы, может, на старости лет где-нибудь в Подмосковье к вам поближе переберемся. Или вы к нам, наоборот, внуков сюда будете слать на лето, на грибы и на ягоды. Отучился. А с работой все через жопу. И вот я каждый год им: да-да, вот-вот, сейчас-сейчас. Не растут, сука, в этой Москве мои корни, и все тут. Квартира все время съемная, все время однушка, все время на выселках. Баб на фотосессии водить стыдно, не то что сестренку размещать. Опять же – если сестренка, то баб куда? Влюбился вроде, а денег жениться нет. На работу – на маршрутках, на метро, на машину все время не хватает. Копил-копил, а там раз, рубль улетел. Короче, жизнь аховая. Так я тогда думал. А теперь думаю по-другому.

– Слушал эфир когда-нибудь? – спросил Артем.

– Когда-нибудь слушал, – отозвался Савелий. – Порожняк. Мне, в принципе, и насрать на этот эфир. У меня машина потому и снаряженная, и заправленная, что – думаю: а не бросить ли все к херам? Не выйти ли одно утро из метро, не сесть ли в нее, не поставить ли дисочек с Продиджами и не рвануть ли из этой вашей гребаной Москвы на восток, докуда доедется? А? Вот уже и соляры у химиков наменял, и грибов насолил. В багажнике, между прочим. И резиночкой проложено, чтоб банки о пулемет не побились. Все готово. И так третий год уже.

– Почему не едешь?

– Потому что. Потому что человек – ссыклив и тосклив. Легко решить, трудно решиться.

– Ясно.

– Но через ночь на вторую вижу дачу нашу. Огород, колодец, малина на кустах, отец по грядке навоз раскидывает, кричит – помогай, а я от него ныкаюсь. А мать зовет молока козьего дать. Это тоже ясно?

– Мне ясно, – подал голос с заднего сиденья сонный Леха. – Не все, но кое-что.

– Так что, – сказал Савелий. – Я бы не против, если бы они все были живы. Или хоть кто-нибудь. Хоть дед, который против нас жил, и который мне уши драл за то, что я в его кур из рогатки шпулил.

Проехали Ленинградский вокзал, проехали Казанский, проехали Курский. От всех тянулись в глухую запусть ржавые рельсы. Артем там бывал, пока у Мельника служил: выходил на пути, смотрел, как две рельсины сходятся в одну нитку, и думал, что там, с того края земли. Странная вещь, железная дорога: вроде метро, но без стен.

– А я слышал, – произнес он, – что где-то есть из Метро-два туннель, который идет до Урала. В правительственные бункеры. И вот там все правители и сидят. Лопают консервы и ждут себе, пока фон спадет.

– Друг друга они лопают, – возразил Савелий. – Не знаешь ты этих людей, не смотрел ты телевизора.

Этих не знал Артем, а знал других. Вспомнилось про нераскрытый конверт, где-то, видно, прямо в нагрудном кармане у Дитмара прошитый пулями. Не удалось Мельнику и тому Феликсовичу в его телефоне остановить войну.

– Феликсовичу, – сказал Артем, трезвея. – Алексею Феликсовичу. Бессолову?

– Проспись, – посоветовал ему Савелий. – Вон друг твой срубился, и ты давай. Таким темпом до Балашихи еще нескоро.

Но Артем не мог. От напряжения закрутило.

– Останови, – попросил он. – Тошнит.