Метромания

Говорил коротко, точно по тексту, который составил в голове по пути на работу. Мол, сотрудник отдела, который обслуживает в том числе и станцию «Проспект мира», ту самую, где совершено громкое убийство, младший лейтенант Виктор Милашкин является давним другом подозреваемого в этом преступлении Максима Кривцова, а потому может скрывать некоторые детали, способные стать дополнительными доказательствами. К тому же есть основания полагать, что Милашкин знает, где скрывается Кривцов, более того, поддерживает с беглым преступником связь. На требование назвать свое имя Шахов ответил, что боится мести Кривцова и Милашкина.

Симку он тут же сжег в заполненной бычками банке из-под кофе. Плавясь, крошечная пластмассовая пластинка наполнила воздух таким резким и мощным амбре, что у Шахова защипало глаза.

Следующие несколько часов Андрей постарался загрузить себя работой и общением с коллегами. Его особый настрой отметили все. Шахов громко смеялся над самой незатейливой шуткой, без устали говорил комплименты женщинам, рассказывал какие-то путаные и совсем не к месту истории. Пожилая бухгалтерша Софья Петровна, мягко улыбаясь, даже спросила:

– Андрюша, что это сегодня с вами? Глаза блестят, не ходите – летаете… Уж не влюбились ли?

Вернувшись в отдел, Шахов посмотрел на себя в висевшее возле двери зеркало. Глаза действительно горели. Сухим, лихорадочным огнем.

Обедать со всеми в кафешку он не пошел. Сказал, что хочет написать пару электронных писем друзьям. На самом деле просто испугался. Испугался, что загнанная вглубь истерика вдруг прорвется сумасшедшим хохотом или, наоборот, слезами. А может, резкостью в ответ на безобидную шутку кого-нибудь из коллег. За обедом они любили друг друга подкалывать.

Когда за шумной компанией закрылась дверь, Шахов залез в ящик стола, где лежала фляжка с коньяком, сделал три глотка и откинулся на спинку кресла в ожидании, когда напиток начнет свое расслабляющее действие. Минут через пять и впрямь немного отпустило, а в голове, громоздясь одна на другую, заскакали мысли: «А что я, собственно, такого сделал? Чтоб угрызения совести… Почему я должен считать себя сволочью? Вон даже родная мать Макса… По фиг ей, что с сыном… Оттягивается с молодым любовником в теплых странах… Если уж даже матери… А Макс? Он, что ли, думал про меня, когда в постель к Катьке прыгал? Ведь понимал же, что это предательство… что меня предает. А сама Катька? Как она тогда у порога, когда я кроссовки заметил, на меня посмотрела! С гордостью! И плевать ей, что у меня внутри все зашлось. Всем на всех плевать. Каждый только за себя! А потому нечего мне, Андрею Шахову, корить себя и мучиться. Я прав, сто тысяч раз прав!»

В коридоре зазвучали голоса – сослуживцы Шахова возвращались с обеда. Андрей поспешно двинул мышкой, выведя на экран какой-то документ, и сделал вид, что углубленно его изучает.

Метрофанат

Макс сидел на низеньком табурете в Митричевой каморке и с увлечением читал рукопись Гранта Симоняна. Писал старик витиевато, даже вычурно, и «рецензента» это поначалу раздражало, однако, привыкнув к изобиловавшему красивостями стилю, Кривцов увлекся и не заметил, как пролетело два часа. Перелистнув очередной прочитанный лист и не отрывая взгляда от следующего, Макс протянул руку к столу, нашарил недоеденный за ранним завтраком кусок хлеба с сыром и зацепил рукавом стоявшую на краю кружку. Алюминиевая посудина, громко звякнув, упала на каменный пол. Кривцов бросил взгляд на пациента: не разбудил?

Митрич давно не спал – вот уже четверть часа он пристально рассматривал парня, который вытащил его с того света.

Максим отложил в сторону листы и подошел к топчану:

– Ну как? Полегче?

– Спрашиваешь! С таким-то доктором! – ободряюще подмигнул Митрич, оглядел внушительную стопку коробок с ампулами, батарею бутыльков с таблетками, микстурами и спросил: – Деньги-то на снадобья свои потратил или Колян дал?

Макс небрежно махнул рукой:

– Да какая разница? Мой друг покупал, а с ним я найду как рассчитаться. В конце концов, это я вам должен – за то, что убежище предоставили, кормите, поите.

– Это совсем другое дело. – Митрич рубанул рукой по одеялу. – За это денег тут не берут. Это у вас наверху глотка воды за бесплатно не допросишься, а здесь правила другие. Если я тебя сюда позвал – значит, ты мой гость. Сам не смогу тебя прокормить – видишь, как не ко времени болезнь со мной приключилась – так ребята выручат. И про лекарства я Коляну скажу – пусть деньги отдаст. А ты возьми, не ерепенься.

– Да говорю ж вам, их мой друг покупал, я даже не знаю почем.

– А ты на коробочки посмотри, – распевно-лукавым голосом доброго сказочника посоветовал Митрич. – Там ценники приклеены. А вот и Колян! Легок на помине.

Колян стоял в проеме, сдвинув на сторону сшитый из двух старых разнокалиберных покрывал занавес:

– Оклемался, Митрич? Ну, и слава богу! А то сам знаешь, какая морока с похоронами.

– Размечтался! Я еще на твоих поминках «Санта-Лючию» спою. Иль ты арию герцога Мантуанского из «Риголетто» хочешь? Заказывай загодя – дешевле выйдет!