Метрополис. Город как величайшее достижение цивилизации

За падением городов и всеобщим крушением последовала новая волна урбанизации. Порты Леванта занимали узкую полосу земли между Средиземным морем и горами в современных Турции, Сирии, Ливане и Израиле. Их обитатели были известны как финикийцы, хотя Финикия не была государством или неким единством; она представляла собой конфедерацию семитских городов-государств, объединенных языком, культурой, религией и выдающейся предприимчивостью. Библ, Тир и Сидон были тремя главными центрами. Пророк Исайя писал, что Тир был «ликующий город, которого начало от дней древних. Ноги его несут его скитаться в стране далекой<.> Кто определил это Тиру, который раздавал венцы, которого купцы были князья, торговцы знаменитости земли?»[87]

Города вроде Тира не выделялись по площади и населению (около 40 тысяч), но влияние их было куда сильнее, чем у государств несравнимого размера.

Прекрасные навигаторы, моряки и торговцы, финикийцы прошли дальше к западу по Средиземному морю, чем кто-либо еще. И в своих путешествиях они разносили семена урбанизации, прихваченные из Юго-Западной Азии. Городской мир начал расцветать на берегах Африки и Европы с появлением там финикийских торговых постов и колоний. Самая известная из них получила имя «Новый город», ее основали в нынешнем Тунисе как копию Тира и заселили его гражданами. Это поселение больше известно как Карфаген, финикийская франшиза, и через столетия этот город сражался с Римом за контроль над Средиземноморьем. Финикийцы основывали торговые поселки в Италии, Иберии и на Сицилии, они прошли через Геркулесовы столбы в Атлантику и исследовали побережье Марокко. Будущие Кадис и Лиссабон родились благодаря торговой империи Финикии. Внутри нее циркулировали оливковое масло, благовония, ткани и ювелирные украшения, которые можно было продать в Ниневии и Вавилоне; серебро, золото, медь, олово, свинец, слоновая кость, соленая рыба, китовое мясо, а также раковины багрянки.

Эти моллюски были ценным ресурсом, ради которого торговцы рисковали отправиться в неизвестность Атлантики. Из слизи багрянки получали краску, известную как «тирский пурпур» – ее использовали для изготовления царской и жреческой одежды в Вавилоне и других больших городах. Чтобы окрасить хотя бы край одеяния, вам требовалось извлечь содержимое двенадцати тысяч моллюсков; ничего удивительного, что унция[88]

этого вещества стоила как минимум в двадцать раз больше унции золота. Готовность покупать пурпур со стороны богатой Месопотамии толкала финикийцев все дальше, так что они оставили позади «след» из поселений общей длиной в две тысячи миль.

Греки не особенно любили финикийцев, Гомер рассказывает, как Одиссей едва не лишился имущества и жизни благодаря ушлому финикийскому купцу. Греки смотрели на моряков Тира, Библа и Сидона как на конкурентов, которых необходимо одолеть любой ценой. Но в то же время греки получили от финикийцев два несравненных подарка. Вместо того чтобы использовать неуклюжие, требующие много времени на написание иероглифы или клинопись, практичные финикийские дельцы придумали буквы. Финикийский алфавит – первый в своем роде – был сокращенным, эффективным инструментом странствующих торговцев; он стал основой греческого, латинского, да и практически всех остальных алфавитов, возникших после.

Он распространился по мере того, как щупальца торговой империи тянулись по побережью Северной Африки в сторону Атлантики и в Эгейское море. И там его наследником стал греческий, появившийся благодаря взаимодействиям между купцами в районе 800–750 годов до н. э.

Изобретение греками их собственного алфавита оказало глубокое влияние на урбанизацию. Поселенцы из материковой Греции освоили острова, берега Малой Азии, основали новые города, такие как Фокея, Милет и Эфес. Они принесли с собой мифы, истории, песни, игры, спортивные и ритуальные практики – то, что связывало греков через огромные расстояния, так, что они не теряли идентичности. Они также взяли с собой яростный дух конкуренции, унаследованный от соперников в торговле, финикийцев. Как и последние, они основали сотни городов от Крыма до Южной Испании, похожих друг на друга, насыщенных тем же самым этосом и духом самоуправления, как и материнские города, и со временем эти города объединились в урбанистическую сеть[89].