Метрополис. Индийская гробница

Но бешенство Геймердинга не могло противостоять непоколебимой жестокой холодности его противника. Внезапно, точно у него сломался коленный сустав, Геймердинг как-то весь опустился… упал…

Олерт разжал руки и посмотрел на побежденного противника.

— Довольно? — спросил он сонно.

Геймердинг молчал… Он машинально шевелил правой рукой. Во время всей ожесточенной борьбы он не выпускал из рук черного капюшона, который носил Фредер.

— Вставайте же, Геймердинг, — сказал Олерт. Он был очень серьезен, немного даже грустен. — Можно мне помочь вам? Дайте мне руки. Нет, нет, я не отниму у вас капюшона. Я боюсь, что мне пришлось сделать вам очень больно. Я не хотел этого. Но вы заставили меня.

Он невесело усмехнулся, глядя на вставшего Геймердинга.

— Хорошо, что мы раньше пришли к соглашению относительно цены за квартиру, — заметил он. — Мне кажется, сейчас она обошлась бы гораздо дешевле… Когда вы собираетесь уйти?

— Сейчас, — сказал Геймердинг.

— Вы ничего не берете с собой?

— Нет.

— Вы хотите идти так, как вы сейчас? Со следами борьбы, рваный, взлохмаченный?

— Да…

— Вежливо это по отношению к даме, которая ждет вас?

В глазах Геймердинга сверкнул огонек.

— Если вы не хотите, чтобы я убил ее, как пытался убить вас, — отошлите ее до моего прихода.

Олерт промолчал. Собираясь идти, он взял чек, сложил его и сунул в карман Геймердинга. Геймердинг не противился.

ГЛАВА VIII

— Я к вашим услугам, господин, — предупредительно произнес Сентябрь.

Ротванг не дал себе труда ответить на его поклон.

— Мне надо поговорить с вами о деле, Сентябрь.

Лицо хозяина Иошивара расплылось в улыбку.

— Не угодно ли вам все же присесть, господин?

— Спасибо, нет. У вас в доме уже около полугода находится девушка, которую постоянные ваши гости называют Нинон.

Сентябрь насторожился.

— Да.

— Я хочу говорить с ней.

— Сейчас?

— Сейчас.

Сентябрь осторожно усмехнулся и пожал плечами.

— Нинон… это Нинон, заметил… И у нее бывают капризы. Трудно отдавать ей приказания.

— Я не намерен беседовать с вами. В этом свертке завернуто платье. Пусть девушка придет ко мне в этом платье…

— Сюда?

— Да.

— Она заупрямится, — сказал Сентябрь.

— Она не станет упрямиться, — ответил Ротванг.

И он оказался прав. Не прошло и десяти минут, как дверь, в которую ушел Сентябрь, вновь открылась, чтобы впустить Нинон. Нинон, красивое, накрашенное личико которой выглядывало из маленького белого воротничка платья, похожего на одеяние монахини. Нинон, на голове которой светлые волосы сияли, как золото. Нинон, которая была серобледной под своими румянами.

— Что должна означать эта комедия? — спросил её голос, который когда-то пел, как голос птицы, но сейчас звучал уже надтреснуто и грубовато.

Ротванг, казалось не собирался отвечать ей. Он рассматривал девушку с испытующей деловитостью и, наконец, кивнул головой.

— Ты очень похожа на свою сестру.

Глаза девушки забегали по комнате.

— У меня нет сестры, — сказала она шёпотом.

— Ты старшая дочь Грота? — спросил Ротванг.

Девушка не сказала ни да, ни нет, она дышала часто, точно зверь в западне, поджидая момент, когда можно будет вырваться.

— До недавнего времени, — продолжал Ротванг, — тебя называли Аннетт. Когда отец твой, чьей любимицей ты была, приходил домой, — это, правда, случалось редко, — он любил называть тебя «птичкой». Он гордился тобою, Нинон, — правда?

Девушка смотрела на него и дрожала, как травинка.

— Мой отец послал вас сюда за мною? — спросила она.

— Нет, Нинон. Твой отец не знает, где ты, и, боюсь, если бы он узнал — то ни от этого элегантно обставленного дома, ни от тебя самой много бы не осталось. Я пока что и не намерен дать знать твоему отцу, какое ремесло выбрала его старшая дочь. Потому, что ты нужна мне, Нинон, и мне было бы жаль, если бы он до времени задушил тебя своими руками.

Дыхание девушки становилось спокойнее.

— Я полагаю, — продолжал Ротванг, — вы, сестры, никогда не любили друг друга.

— Нет! — быстро и раздраженно произнесла девушка, — так не любили, что я не дождусь момента, когда сброшу с себя её серые лохмотья.

— Тебе придется привыкнуть носить их, Нинон… потому что ты будешь играть роль своей сестры.

Нинон насторожилась.

— Что это должно означать? — спросила она.

— Буквально то, что я сказал.

— Роли святых не идут мне, — коротко и угрюмо бросила девушка.

Я знаю это, Нинон. Я и не хочу сделать тебя святой. Я хочу лишь облик святости. Ты должна походить на сестру, как одна капля воды на другую, но в тебе маленькая святая должна обратиться в великую грешницу.

Он подошел к девушке и посмотрел ей прямо в глаза, которые широко открылись перед ним — дерзкие и холодные.

— Я думаю, что ты зла, что тебе весело и приятно творить зло. Или тебе не забавно губить людей? Когда ты лежишь и мечтаешь — не тянешься ты разве за жестокой, разрушительной властью? Когда ты рассматриваешь свое прекрасное тело — в зеркале ли из стекла или в зеркале человеческих глаз — не желаешь ты разве пройтись средь людей, как чума, неизбежная, все сокрушающая, ненасытная убийца.

— Что знаешь ты о моих снах? — спросила девушка с пересохшим ртом.