Метрополис. Индийская гробница

Его отец, гордый и добрый чело век, любящий своего единственного сына больше всего на свете, привык быстро принимать решения и не мешкать с их выполнением. Он отыскал Ротванга и повторил просьбу своего сына. Видно было, что это далось ему нелегко.

Ротванг улыбнулся, не давая ответа. Он послал горбуна за танцовщицей, и, когда она своей слегка покачивающейся походкой вошла в комнату, Жан Вицлар старший, понял своего сына.

Жан Вицлар старший поднялся и, побледнев, сказал девушке:

— Спасите моего сына!

Нинон-Мария, которая носила сейчас скромное платье своей сестры, посмотрела ему в глаза и сказала с улыбкой невинной бесчеловечности:

— У вас нет сына.

Вицлар ничего не понял. Его глаза переходили от Ротванга к девушке и обратно. Нинон-Мария улыбалась нежно и невинно. Ротванг чуть-чуть усмехался.

Жан Вицлар старший пришел домой. Он вошел в комнату, где лежал его сын и позвал свою жену, которая сидела у изголовья его постели.

Когда она подошла, он стоял спиною к окну. Она не могла видеть его лица, но сказала, не дожидаясь его слов:

— Она не придет.

— Нет, — ответил её муж. — Она, кажется, не знает, к кому ей надо прийти. Она сказала мне в лицо «У вас нет сына».

Нинон-Мария была права: Жан Вицлар покончил с собой!

Чудесные колокола старого собора возвестили о похоронах. Но им пришлось бы возвещать о слишком многом, если бы в Доме Сыновей не было решено молчать обо всем, что случилось потом.

Всего, впрочем, замолчать не удалось. Большая публика узнала, что Берн Годебрехт за две недели до своей свадьбы с Торой Брунегер убил в ожесточенной борьбе своего брата Вольфа.

В ту же ночь он выстрелил в себя. И все это произошло из-за девушки, которую звали Нинон-Мария, и которая плясала то здесь, то там.

Но сама она была неприступна. Она была бела и холодна, как снег.

Разве была она виновата, что её улыбка толкала всех к убийству или к самоубийству? Разве она была виновата, что её красота губила всех, кто приближался к ней?

И все же Олерт решил обратить внимание своего шефа на таинственную чуму, которая в образе прекрасной девушки победно шла по исполинскому городу.

В тот же вечер Ротванг пришел в комнату Нинон-Марии.

— Я доволен тобою, — сказал он, бросая ей на колени пучок банкнот. — Сегодня ты должна показать, что и Джо Фредерсен может быть тобою доволен.

Она улыбнулась и промолчала, и лицо её выражало полное удовлетворение. Её ловкие белые пальцы пересчитывали деньги.

ГЛАВА Х

Геймердинг много раз пытался проникнуть к Фредеру, но всегда получал один и тот же стереотипный ответ:

— Господин Фредер никого не принимает. Господин Фредер болен.

Но Фредер не был болен, или во всяком случае болезнь его была не похожа на обычные. С утра до вечера и с вечера до утра следил Геймердинг за домом, в верхнем этаже которого жил Фредер. Ни разу Фредер не покинул дома. Но ночами за опущенными шторами окон видно было, как какая-то тень ходит взад и вперед по комнатам. Сидя на крыше противоположного дома, Геймердинг наблюдал за человеком, пожелавшим сделать его своим другом и братом, за человеком, которого он предал и к которому он вернулся.

Иногда к Фредеру приходили какие-то люди, говорили с ним, ожидали ответа. Но ответа не получали и отходили огорченные.

Пришел и Джо Фредерсен. Он долго, долго говорил с сыном. Он положил руку на его плечо. Но и он не получил ответа.

Однажды глубокою ночью Фредер стоял на узеньком балконе. На доме против него горели огромные электрические буквы.

«Фантазия… фантазия».

Фредер не видал рекламы, точнее он воспринимал ее глазами, но не мозгом.

«Фантазия… фантазия».

Но внезапно слово потухло, и на его месте в темноте вспыхнули какие-то цифры. Они исчезли, вспыхнули вновь и вновь исчезли. Казалось, они упорно, настойчиво зовут.

90…………7………7.

90…………7………7.

90…………7………7.

Глаза Фредера заметили эти цифры. Цифры исчезли. Они появились вновь.

90…………7………7.

Что это значило? Фредер закрыл глаза, но цифры уже были в нем. Он видал, как они вспыхивали, сияли, потухали.

Не имели ли эти цифры когда-то давно-давно какое-то значение для него самого?

90 — 90 —.

Внезапно ему вспомнился голос: улица 90… улица 90, дом № 7, седьмой этаж.

Фредер широко открыл глаза. В доме напротив, как раз напротив, горели все те же цифры.

90…………7………7.

Они потухли. Потухла и сверкающая электрическая рама. На крыше дома стоял человек.

Фредер отошел от перил балкона. Он поднял обе руки. Он охотно потушил бы все лампы в своей комнате, но не решился: до этой ночи он не выносил темноты. Он шагал взад и вперед по комнате. Он не знал, сколько времени прошло таким образом. Он услышал звук открываемой двери.

Когда он обернулся, в комнате стоял Геймердинг. Фредер протянул к нему обе руки.

— Садись, — сказал он ему беззвучно. — Ты ждал меня, ты ждал меня напрасно! Я не мог известить тебя. Меня слишком хорошо сторожили во время моей болезни. Прости меня!

— Мне нечего прощать тебе, Фредер, — сказал Геймердинг тихо, — я не ждал тебя. В тот же вечер, когда ты должен был прийти ко мне, я был далеко, далеко от Метрополиса и от тебя.

Фредер изумленно смотрел на него.