Метрополис. Индийская гробница

— Ирен, — сказал он, подавляя волнение, почти беззвучно, — если ты не хочешь моего безумия, то ответь мне! Почему ты не остановишься? Почему ты не подойдешь ко мне? Не сошел ли я уже с ума в этой стране? Существуешь ли ты, или я безумец, гонящийся за призраком?!

Казалось, она не слышит его, ибо не отвечала и ничем не реагировала. И только лишь Брингер сделал движение приблизиться к ней, как она по-прежнему скользнула в полосу столь яркого света, что изображение ее растворилось.

Брингер хлопнул себя по лбу.

— Я сумасшедший, — подумал он. Зубы его выбивали дробь. Он смотрел вслед, жене, тенью, скользящей от него.

И внезапно вскричал;

— Не туда, Ирен! Не туда, ради Бога!

Она направлялась к воротам, ведущим на тигровый двор.

Ирен не слышала его.

Не останавливаясь, двигалась она вперед и дошла до ворот. Подняла руки, чтобы открыть засов…

Кровь бросилась Брингеру в голову. Он звал, но сам не слышал своих призывов. Он бежал, но мрамор пола, казалось, превратился в вязкое болото, заставлявшее с трудом делать каждый шаг.

Он звал ее. Но она не слышала. Ее тонкие руки отодвинули огромный тяжелый засов.

Ворота беззвучно открылись; за ними зияла темь. Эта темь поглотила ее. Так же беззвучно закрылись ворота.

Брингер добрел до ворот и там упал. Как будто перерезало ему все жилы, как будто оторванными от костей висели мышцы. С нечеловеческой энергией поднялся он, отодвинул засов, потряс половинки ворот — они не двигались, не поддавались.

Засов был отодвинут, никакого замка не было. За несколько мгновений видел он их открывающимися. Теперь же они казались из одного куска, несокрушимыми; как будто это были не ворота, а вылитая из железа стена.

Брингер давил плечом, коленом; колотил кулаками, но безуспешно. Он поднял глаза к небу, которого не находил. Он не звал больше; имя его жены было в каждом вздохе, вырывавшемся из его груди. Под конец совершенно обессилев, он свалился ничком на камни перед черными безмолвными воротами…

Когда он опять приподнял голову, — глаза его были без всякого выражения. Бледный, серый сумрак царил под сводами.

Он поднялся, ни о чем не думая, ничего не чувствуя. Пошел бессмысленно вперед и дойдя до лестницы, поднялся по ней. Спустя сто шагов, Брингер оказался у дверей своей спальни.

Он вошел, но захлопнуть за собою дверь не хватало сил. Бросился, как был в одежде, в постель. Закрыл глаза и заснул, точно умер…

6

Брингер проснулся от однообразного, мягкого шума дождя. Вытянувшись на спине, лежал он с закрытыми глазами, прислушиваясь к знакомому звуку. Он был смертельно уставшим и в нем было ощущение, точно проспал вечность.

Безразличным движением поднял он безжизненные руки, точно чужие, и посмотрел на них.

Они были темно-красные и опухшие, на них виднелась кровь — застывшая кровь.

Железные ворота…

Брингер простонал про себя. Раненые руки напомнили ему о ночных событиях. Он повернул голову к окну. Окна казались из растопленного золота.

Завесы, искусно сотканные, были спущены и на них лилась беспрерывно вода, испаряющаяся на солнце. В изголовье постели стоял Нисса и двигал опахало. Из веера излучалась какая-то душистая, освежающая струя.

Брингер закрыл глаза и полежал так немного времени.

— Нисса, — позвал он потом.

— Саиб!

— Отчего не слышно тигров?

— Их нет, саиб! — ответил сонным голосом индус.

— Их нет?

— Да, саиб!

— Их нет больше, под моими окнами, но дворе?

— Нет, саиб!

Брингер задержал дыхание.

— С каких пор?

— Со вчерашнего утра, саиб… Наш господин не пожелал, чтобы их шаги тебя еще раз обеспокоили бы. Ты не услышишь их боле.

— Раджа прав — подумал Брингер. — Ночи этой страны ужасны; их нельзя проводить бодрствуя. Но зато дни вдвое длиннее и их то я хочу использовать.

Пока он вставал, купался в ледяной воде и дал себя одевать четырем коричневым слугам, ибо руки не слушались его — он строил планы, а за завтраком приступил к их исполнению.

Справился о Рамигани.

Тот явился, приложил руку ко лбу и остановился у притолоки.

— Послушай, Рамигани, мне скучно.

Лицо индуса было неподвижно; грустным взглядом смотрел он на Брингера.

— Приказывай, саиб.

— Я бы хотел послушать твои предложения!

Рамигани поклонился.

— Тебе дана власть надо всем, что находится в Эшнапуре, саиб. Пятьсот коней, с глазами, из которых каждый стоит слитка золота, ожидают, чтобы ты на них прокатился. На дворе кричат верблюды, предлагающие свою спину; их горбы сильны, саиб! Прикажи, и слоны упадут ниц перед тобой; они заставят дрожать землю своими шагами и своим ревом. Захочется тебе поохотиться — назови имя зверя, которого ты ищешь, и охотники раджи снесут тебя туда на носилках. Они храбры и не боятся смерти.

— Потом, Рамигани, попозже; я повредил себе руки, вылечи их.

— Должен я призвать к тебе волшебников, саиб? Есть такие, что глотают огонь, о чье голое тело зазубривается сталь меча, кто растят из семени дерево, с душистыми цветами и вкусными плодами, которыми ты сможешь полакомиться? Или хочешь видеть заклинателей змей, которые очаровывают кобр своим свистом — так, что они, священные и смертельные, начинают танцевать?