Меценат

Вслед за ним покончила жизнь самоубийством и обманутая Октавианом Клеопатра[209]. Узнав, что ей придется участвовать в качестве пленницы в триумфальной процессии в Риме, она решила перехитрить своих охранников и избежать унижения путем смерти. По словам Плутарха, Клеопатра «велела приготовить себе купание, искупалась, легла к столу. Подали богатый, обильный завтрак. В это время к дверям явился какой-то крестьянин с корзиной. Караульные спросили, что он несет. Открыв корзину и раздвинув листья, он показал горшок, полный спелых смокв. Солдаты подивились, какие они крупные и красивые, и крестьянин, улыбнувшись, предложил им отведать. Тогда они пропустили его, откинувши всякие подозрения. После завтрака, достав табличку с заранее написанным и запечатанным письмом, Клеопатра отправила ее Цезарю (Октавиану. — М. Б.), выслала из комнаты всех, кроме обеих женщин, которые были с нею в усыпальнице, и заперлась. Цезарь распечатал письмо, увидел жалобы и мольбы похоронить ее вместе с Антонием и тут же понял, что произошло. Сперва он хотел броситься на помощь сам, но потом, со всею поспешностью, распорядился выяснить, каково положение дела. Всё, однако, совершилось очень скоро, ибо когда посланные подбежали ко дворцу и, застав караульных в полном неведении, взломали двери, Клеопатра в царском уборе лежала на золотом ложе мертвой. Одна из двух женщин, Ирада, умирала у ее ног, другая, Хармион, уже шатаясь и уронив голову на грудь, поправляла диадему в волосах своей госпожи. Кто-то в ярости воскликнул: «Прекрасно, Хармион!» — «Да, поистине прекрасно и достойно преемницы стольких царей», — вымолвила женщина и, не проронив больше ни звука, упала подле ложа. Говорят, что аспида принесли вместе со смоквами, спрятанным под ягодами и листьями, чтобы он ужалил царицу неожиданно для нее — так распорядилась она сама. Но, вынувши часть ягод, Клеопатра заметила змею и сказала: «Так вот она где была…» — обнажила руку и подставила под укус. Другие сообщают, что змею держали в закрытом сосуде для воды и Клеопатра долго выманивала и дразнила ее золотым веретеном, покуда она не выползла и не впилась ей в руку повыше локтя. Впрочем, истины не знает никто — есть даже сообщение, будто она прятала яд в полой головной шпильке, которая постоянно была у нее в волосах. Однако ж ни единого пятна на теле не выступило, и вообще никаких признаков отравления не обнаружили. Впрочем, и змеи в комнате не нашли, но некоторые утверждали, будто видели змеиный след на морском берегу, куда выходили окна. Наконец, по словам нескольких писателей, на руке Клеопатры виднелись два легких, чуть заметных укола. Это, вероятно, убедило и Цезаря, потому что в триумфальном шествии несли изображение Клеопатры с прильнувшим к ее руке аспидом»[210].

Цезарион, старший сын Клеопатры, и Антулл, старший сын Антония, были убиты по приказу Октавиана, так как он опасался, что в будущем они станут претендовать на верховную власть[211]. Остальных детей Клеопатры и Антония он пощадил и отправил в Рим.

Октавиан полностью овладел Египтом и превратил его в римскую провинцию. Причем Египет подчинялся теперь непосредственно только императору, а во главе страны был поставлен назначенный им префект. Несколько богатых египетских имений получили друзья Октавиана, в том числе и Меценат. Есть также мнение, что Меценат и поэт Вергилий в конце 29-го — начале 28 года совершили совместное путешествие по Египту[212].

После завоевания Египта Октавиан снова отправился в Азию. В августе 29 года он наконец вернулся в Рим и отпраздновал грандиозный трехдневный триумф, посвященный победам в Иллирии, при Акции и в Александрии. Двери храма Януса были закрыты, что символизировало окончание войны. Наступил долгожданный мир.

Меценат после завершения войны не отошел от государственных дел, продолжал пользоваться благосклонностью Октавиана и оставался его ближайшим советником. Он не занимал никаких официальных постов, но тем не менее продолжал активно участвовать в государственных делах, как и ранее, обладая весьма широкими полномочиями[213]

. Это заставило его ближайшего друга поэта Горация в одной из своих од, написанной в 28 году в честь Мецената, воскликнуть:

Бремя сбрось забот: человек ты частный;Не волнуйся ты за народ; бегущимНасладися днем и его дарами, —

Брось свои думы![214]

Однако Меценат не внял другу, и через несколько лет в очередной оде тому пришлось констатировать:

А ты, уставом города занятый

И благом граждан, вечно тревожишься,Что нам готовят серы, бактры,Киру покорные встарь, и скифы[215].