Меж двух океанов

Небосвод над крепостью Форт-Амадор зарделся утренней зарей. Впервые перед нашими глазами уходящая ночь вырисовывает силуэты узкой полоски земли, моста между материками, плотины меж океанов, этой ахиллесовой пяты, к которой в течение четырех с лишним столетий были прикованы взоры всего мира.

Свыше четырех с половиною веков назад вдоль атлантических берегов нынешней Панамы блуждал на своих каравеллах Христофор Колумб, совершая четвертое, последнее плавание за химерой морского пути из Европы в Индию. Тщетно искал он естественного пролива, чтобы вывести по нему свои корабли в открытое море, о котором ему говорили индейцы с побережья. По прошло еще пятнадцать лег, прежде чем первый европеец, Васко Нуньес де Бальбоа, пересек через горы и леса Панамский перешеек и вышел к просторам неизвестного Великого океана. Этот путь уже был усеян сотнями могил белых завоевателей и авантюристов, которых завлекла в неизвестность жажда золота.

По следам Бальбоа ценой непомерных жертв была проложена каменная дорога. Караваны рабов и мулов переносили по ней перуанское золото через узкую полоску земли, разделяющую оба океана. Это была та самая дорога, кровавая и мучительная, давшая впоследствии Панаме название «гроба белых».

Но идея Колумба кратчайшим водным путем проникнуть из района Карибского моря в Азию не погибла. Все более отчетливой становилась дерзкая мечта: соединить океаны искусственным каналом. От поколения к поколению белый человек в Новом Свете со все возрастающим упорством возвращался к этой мечте.

Однако прошло четыре столетия, прежде чем она осуществилась.

МОСТ МЕЖДУ ОКЕАНАМИ

В свое последнее, четвертое плавание на запад Колумб взял с собой переводчиков, знавших арабский, еврейский и халдейский языки. И захватил даже письмо для великого хана татарского. Направление он избрал примерно такое же, как и во время первого плавания, — в район нынешней Кубы, которую считал частью Азиатского материка. Эту его догадку подтвердило и сделанное им во время второго плавания открытие устья могучей реки Ориноко. Он справедливо считал, что такое количество пресной воды река может собирать лишь с огромного континента. Но притом не допускал и мысли, что это мог быть какой-то иной материк, а не его заветная цель — Азия. Он был убежден, что где-нибудь около открытых им берегов должен проходить свободный морской путь в давно известные страны золота и редких кореньев.

Шел 1502 год.

Несчастный, стареющий мореплаватель обходил атлантические берега Гондураса, Коста-Рики и Панамы, вновь и вновь натыкаясь, как муха на стекло, на сушу, пока позволяли его средства, силы и благосклонность испанского двора. И, только встав на якорь в мосте, которое окрестил Номбре де Диос, он был вынужден признать, что его мечта о прямом пути через Атлантический океан в Индию рассеялась, словно пар над горшком. Уверенности в себе не придал ему и Родриго де Гальван Бастидас, заплывший к берегам Панамы за год до него.

Обманутый в своих надеждах, генуэзец в четвертый раз повернул обратно в Европу. Вскоре после возвращения он умер нищим и всеми забытым.

«Что бог соединил…»

Видения богатств Востока гнали через океан все новые и новые каравеллы с грузом отваги, фантазии, жестокости и эгоизма. На Антильских островах и в Панаме белый человек перестал быть непонятным и сверхъестественным существом.

— В шести днях пути отсюда лежит море; оно так же велико, как и то, по которому приплыли вы, — сказал Васко Нуньесу Бальбоа один из самых могущественных панамских вождей Комогре. — А если вас интересует вот это, — он показал на кусочек золота, — тогда отправляйтесь в страну на юге! Люди там едят и пьют из посуды, сделанной из такого же металла…

Это было для испанцев слишком сильной приманкой.

И вот 1 сентября 1513 года Бальбоа с отрядом почти из двухсот соотечественников и более чем из тысячи индейцев— носильщиков и проводников — двинулся в легендарный поход, в мучительный путь через Панамский перешеек. Целых двадцать пять дней он за каждый шаг боролся с непроходимыми дебрями, малярией, жарой, насекомыми и змеями, с болотами и разлившимися реками. Вслед ему неслись жалобы отчаявшихся, за спиной оставались могилы мертвых. Но он дошел. И открыл океан, о котором так долго и так безуспешно мечтал Колумб. Бальбоа назвал его Великим южным морем. А восемь лет спустя по этим водам проплыл Магеллан, обогнув во время первого кругосветного путешествия самую южную точку Америки и испытав на себе бурный нрав Атлантики. Теперь же из чувства благодарности он ошибочно назвал Великое южное море Тихим океаном.