Меж двух океанов

— Sorry, — говорит он наконец, взвешивая каждое слово. — К сожалению, из Либерии до Мексики это не дойдет, наша почта заграничные телеграммы не принимает.

— Не желаете ли вы посмотреть вот эту квитанцию? Of а от нашей телеграммы, отправленной в Сан-Хосе. Вот здесь имеются расценки для Гондураса, для Гватемалы, для ваших Соединенных Штатов, для стран Европы…

Американец не знает, куда спрятать глаза. Ему век же не хватает майорской полицейской резкости.

— Weй ну ладно… попробуем… когда прибудет майор. Но телеграмма должна быть короче. Без комментариев. Сообщите, что вы находитесь в предварительном заключении в Либерии.

— Считать это новостью и для нас? Или, может, предварительное заключение в Коста-Рике отличается тем. что здесь не ведется никакого предварительного следствия? Вы уже все знаете о нас с момента первого ареста и теперь четвертый день держите нас тут ни за что ни про что!

— Это не ваше дело, — отрубил капитан.

— Разумеется, за исключением того пустяка, что мы сидим под замком в какой-то Либерии. Хорошо, мы сообщим в Мексику, что четвертый день находимся в тюрьме, и попросим вмешаться в это дело.

— Если майор разрешит вам, я не возражаю, — говорит капитан, переходя на более дружелюбный тон.

Вечером мы получили квитанцию, телеграмма была отправлена. По майора душила ярость. На пятый день рано утром он вломился в комнату, как танк:

— Собрать вещи, пойдете со мной!

Мы уже не спрашиваем куда. От майора можно услышать лишь один ответ: «Молчать!» Как мало надо, чтобы животное могло кичиться даром речи!

майор ведет нас через двор к небольшой двери, потом по узкому темному коридору. Чуть позже мы разглядели в полумраке открытую решетку и прямо под ногами узенькие ступеньки, ведущие под землю.

— Куда вы нас ведете, майор?

— Вниз, без разговоров!

— Вы не имеете права. Нас арестовали без оснований, держат без следствия, мы не пойдем в подземелье. Вы нарушаете…

— Молчать!

Майор наставил револьвер, но тут же понял, что этот способ однажды не оправдал себя.

— Пошевеливайся! — заорал он с видом хищника, готового к прыжку.

— Вы нас этим…

В полумраке мелькнул кулак майора. Мирек летит со ступенек, Иржи за ним. Наверху лязгнула железная решетка, звякнули ключи.

— Гестаповец! Как ты, Мирек?

— Ничего, локти ободрал. А ты?

— Я ждал кулака, а он пнул меня сапогом. Но хуже всего то, что мы теперь в яме. Телеграммам конец. Интересно только знать, зачем он это сделал.

— Разве ему нужны какие-то основания?

— И все же почему он не бросил нас сюда сразу после ареста, ночью? Мы бы и не знали, как очутились здесь. Ему, наверное, мешало, что наверху мы слышим работу оператора. Или, может, его взбесило, что те парни, часовые, стали неплохо относиться к нам? По-видимому, виною тому покупки. Либо телеграммы.

— Главное, что теперь о нас уже знают земляки в Мексике.

Под землей

Глаза понемногу привыкают.

Из темной ямы под лестницей ведет длинный коридор шириною почти в два метра. Сквозь щели в потолке над левой стеной сюда проникает слабый отблеск дня. Это единственные отдушины в тюрьме, на них даже нет решеток — человеку все равно не пролезть через эти трещины. А если бы все-таки он и выбрался из коридора этим путем, то оказался бы в тупике зарешеченного светового люка под двором.

Мы проходим по коридору, чувствуя себя, как в паноптикуме. На скамьях у стены, словно на насесте, сидят заключенные — бледные, обросшие, оборванные. Они смотрят и молчат, а в глазах их читаешь лишь безнадежное терпение, проблески любопытства, изумление при виде чистой одежды или ничего, вообще ничего.

Потолок по правую сторону коридора покоится на низких столбах, соединенных арками. Пространство между ними разгорожено решетками на отдельные подвальные камеры.

Стражник еще раз подводит нас к лестнице. Прямо под ней — разделенный на две половины угол со скользким полом. Дыра в бетонном полу служит общей для всей тюрьмы уборной; в другой половине — небольшой бетонный резервуар с рукомойником: отныне это будет и нашей умывальней. Широкий канализационный сток защищен решеткой и опутан вдобавок колючей проволокой. Не слишком ли много этого для одной-единственной дыры?

— Недавно у нас отсюда убежал один, — говорит стражник, как бы отвечая на наш невысказанный вопрос. Видимо, это входит в число его обязанностей. — Он прополз по каналу вплоть до реки. Поэтому мы закрыли эту дыру и другой конец стока у реки.

Во всем подземелье стоит запах клоаки, но пронзительная вонь в умывальной вызывает рвоту. Со стены зарешеченного светового люка капает в подставленный ушат и на пол бурая жижа.

— Что это течет сюда? — нарушает тишину подземелья невольный вопрос.

Стражник с минуту мнется.

— Наверху, на первом этаже, над нами уборные для гарнизона. Там у них что-то засорилось, и никто не умеет исправить…

За решеткой над лестницей помещается «удобная» с санитарной точки зрения тюрьма, чистая и светлая, однако за пять дней мы не видели там ни души.