Первая в том, что, либо по тактическим соображениям, т. е. из желания как можно скорее завести близкие отношения с большевизмом, примириться с ним, а, может быть, даже и получить его поддержку, ибо по законам психологического равновесия движение новых вех вместо того, чтобы неприкосновенно выставлять себя как новый вид борьбы с большевизмом, вырисовывается как примирение с ним. По моему мнению, вехизм должен был бы соответствовать тому, что в старое время представлял русский либерализм. Борьба велась между старым режимом и революцией. Либерализм был движением, которое должно было угрозой революции побуждать старый режим идти на уступки; он должен был воплощать те идеи, которые одни могли остановить революцию и отсутствие которых революцию питало и укрепляло. Но, идя по одной дороге с революцией или, по крайней мере, борясь с ней, либерализм должен был сам от себя наносить удары старому режиму. Только поскольку он это делал, он имел право осуждать революцию. Вехизм должен был объявить большевизму войну не на живот, а на смерть. Он мог оправдывать отдельных людей и объяснять эксцессы переходного периода их неизбежностью; но он должен был бороться с ними, с их продолжением, с возведением их в систему управления; он должен был резко отречься от знакомого принципа: сначала успокоение, а затем реформы; только делая это, борясь с большевизмом, апеллируя к тому, что в нем осталось разумного и честного, только делая это, он мог осуждать эмиграцию. Вместо этого вехи уже усвоили принцип: [пропуск в тексте. –
При этом письме Маклаков подтвердил уже высказанное ранее суждение о том, что изменение режима произойдет в результате внутрироссийских процессов: «Мое убеждение, что спасение придет не из эмиграции, а из среды большевизма; что совершается теперь, если даже считать, что оно и неискренне, показывает, по какой дорожке пойдет эволюция большевизма, где принуждены будут искать спасения. Эта дорога все-таки правильная и единственная задача, которая стоит перед нами – это чтобы не ошибиться временем, когда можно будет раскрыть карты и выступить на помощь одной стороны во внутренней борьбе среди большевизма. Пока я не считаю эту борьбу дошедшей до того момента, когда можно не опасаться, что появление третьего заставит враждующие стороны соединиться вместе против этого третьего; так появление Корнилова когда-то бросило Керенского в объятия Троцкого, так и сейчас преждевременное появление «Европы», т. е. буржуазии, может заделать щель, которая в большевизии уже намечается. Нужно пока ждать и действовать очень дискретно. Что в этом отношении я не ошибаюсь, доказывают последние сведения о переговорах, которые ведутся с правым крылом большевизма…
И единственное, с чем нужно бороться и чего нужно опасаться – это поддержки настоящего равновесия между правыми и левыми элементами большевизма, т. е. того состояния, которое устоять не может, ибо совмещает в себе недостатки обеих идеологий – и коммунистической, и буржуазной, не имея ни одного из их преимуществ. Это состояние неустойчивости, как всякое ненормальное положение, конечно, преходяще; но обращение к Западу от имени большевизма в тех условиях, в которых оно сейчас происходит, есть обращение именно этого неустойчивого положения и просьба поддержать именно его; этого никакими путями мы допускать не должны. С этой точки зрения, позиция «Вех», если она не изменится, может оказаться и фальшивой, и вредной»[409]
.В ответном письме от 14 декабря 1921 г. Бахметев дал развернутые ответы по всему комплексу вопросов, поднятых в письмах Маклакова, в том числе и по отношению «Смены вех». В первую очередь, интересны его размышления по поводу политической позиции посла в США: «Я не принадлежу ни к какой партии, ни к какой определенной группе. Я настолько беспартиен и терпим, что иногда даже упрекаю себя в отсутствии темперамента и безразличии…