Между белыми и красными. Русская интеллигенция 1920-1930 годов в поисках Третьего Пути

На заседании парижской демократической группы партии народной свободы 5 декабря 1921 г. (протокол № 16) вновь обсуждался вопрос об отпоре «Смене вех», ибо «при нынешнем неустойчивом положении эмигрантской массы может в свою очередь создать им новых сторонников»[132]. Были обсуждены возможности сотрудничества с другими антибольшевистскими политическими партиями и группами для борьбы с влиянием «сменовеховства». Таким образом, кадеты развернули широкую кампанию против Ю. В. Ключникова и его единомышленников. Вскоре парижский период жизни и деятельности Ключникова завершился. Он методично более года пробовал переубедить коллег по кадетской партии в необходимости пересмотра позиций на основе, как он считал, основополагающих идей кадетизма. Но парижская группа партии народной свободы не захотела поддержать идеи «Смены вех» профессора Ю. В. Ключникова. В конце 1921 г. он переехал в Берлин, где вместе с Ю. Н. Потехиным основал «возвращенческую» газету «Накануне» (1922–1924 гг.). Многие пророчества Ключникова в отношении дальнейшей судьбы кадетской партии вскоре сбылись. Но его надеждам на то, что «Смена вех» позволит переродить советскую власть в «нормальное» демократическое государство, не суждено было сбыться. При этом многие идеи нововеховцев безусловно представляют значительный интерес и сегодня, ибо содержат глубокий анализ исторической обстановки 1920-х годов и предлагают действия различных партийно-политических лагерей тогдашней России на основе идей компромисса, согласия, толерантности.

Идеи компромисса

Одним из основных элементов идейных воззрений сменовеховцев являлось осознание бесперспективности продолжения Гражданской войны. Так, харбинский сменовеховец Н. В. Устрялов поставил под сомнение саму возможность такой борьбы путем возрождения белых армий: «Но если бы даже и удалось каким-либо чудом гальванизировать труп белоинтервентского движения, к чему привело бы оно? По всем данным, доходящим из России, там оно встретило бы решительный отпор. И проснувшееся патриотическое чувство, и естественный инстинкт самосохранения элементов, – связанных или связавших себя с революцией, и справедливая боязнь социальной реставрации – все это объединилось бы в борьбе с новой авантюрой»[133]

. При этом сменовеховцы осознали, что новая военная авантюра может проходить лишь при помощи и на средства империалистических держав, которые в качестве компенсации потребуют экономического закабаления России: «Мы поняли, что возрождение России по иностранному рецепту потребует гомерического гонорара для наших врачей-целителей от большевизма… Но даже приблизительные расчеты показывают, что Россия будет просто отдана в экономическое рабство»[134].

По мнению сменовеховцев, контрреволюционное выступление против Совдепии нежелательно и потому, что нет реальной политической силы, которая сможет сменить большевиков. Так, парижский сменовеховец С. С. Чахотин писал в статье «В Каноссу!»: «…представим себе даже, что, по какому-то невероятному стечению обстоятельств, восстание удалось, большевики свергнуты, и Россию не разобрали в этот момент по кускам соседи и бывшие друзья. Что ждет нас на следующий день после восстания? Чья власть? Кто сменит большевиков? Кто будет тот, кто сумеет при еще, несомненно, ухудшившихся экономических условиях, при вновь развалившейся армии, вывести страну из нового экономического хаоса? Керенский? Кадеты, энесы, эсеры?»[135] С. С. Чахотин называет эти партии трупами, обломки которых «по сию пору, сидя давно за границей, не могут перестать грызться между собой на потеху всего мира…»[136]

. По мнению сменовеховцев, антибольшевистские силы дискредитировали себя в глазах народа, в то время как большевики своей политикой заслужили национальное доверие: «Правительство Львова и Керенского, в полгода доведшие… страну до полного государственного распада методами своей политики, едва ли не в большей степени заслуживают названия «абсолютно и объективно антинациональных», нежели большевизм»[137]. Придя к таким выводам, сменовеховцы поставили перед собой задачу донести их до российской интеллигенции, которой теперь «должны быть яснее, чем для кого бы то ни было, ложь и бессилие контрреволюции»[138].