Между двух миров

За день до отъезда из Женевы у Ланни было маленькое приключение. У Армстронга была секретарша, американка, на год или два старше Ланни. Мисс Слоан была спокойная и скромная девушка, очень образованная, с утонченными манерами, — словом, именно такая, какой полагается быть секретарю. Но, кроме того, у нее были качества, не столь необходимые для ее профессии: она была стройна и грациозна, обладала нежными карими глазами и пушистыми каштановыми волосами и носила свитер из мягкой белой шерсти, плотно облегавший се фигуру. Когда Ланни стал расспрашивать о женевцах — знатоках искусства, мисс Слоан отыскала их адреса, и Армстронг заметил, что мисс Слоан знает обо всем лучше его, да и вообще, что бы он делал без нее? Мисс Слоан, разумеется, покраснела как мак, и Ланни решил, что она очень милая девушка.

Перед отъездом он посетил Армстронга, чтобы поблагодарить его и попрощаться. Армстронга ждали с минуты на минуту, и Ланни сидел в его кабинете, а так как там же сидела и мисс Слоан, он рассказал ей об удачных результатах своих поисков. Оказалось, что она прекрасно знает женевский Музей изящных искусств; но она думала, что все значительные произведения искусства сосредоточены в музеях. Для нее было новостью, что большое число их находится в руках частных владельцев. Покупка и продажа их казалась ей крайне увлекательным занятием.

Она как раз собиралась пойти завтракать. Случайно ли, нет ли, Ланни покинул здание Лиги наций почти в ту же минуту. Понятно, что он спросил, не идет ли она завтракать и затем — не может ли он пригласить ее; и понятно, что она была удивлена и колебалась. Ланни сказал: — Почему же нет? — Причин для отказа она не нашла, и они поехали завтракать вместе. Ланни повез ее в дорогой ресторан, где, как он знал, подавали по всем правилам искусства. Конечно, это отнимет время и, того и гляди, отвлечет мысли секретарши от ее прямых обязанностей; Ланни, который сам был секретарем шесть месяцев, не должен был бы так поступать.

Мисс Слоан слышала о его злоключениях в Италии. Но было ли ей известно о его спутнице? Во всяком случае, она ни словом о ней не упомянула. Она сказала, что из всех, кто приезжает в Женеву, итальянцам в наименьшей степени свойственен дух интернационализма; фашисты же просто невыносимы.

Вообще они довольно хорошо понимали друг друга. Заговорили о Матеотти, и ему не пришлось оправдывать свое поведение: она нашла, что иначе он и не мог поступить. Оказалось, что в глазах этой хорошенькой девушки он предстал в ореоле героя, а это, разумеется, приятное ощущение для мужчины, все равно — молодого или старого.

Приятно разговаривать с человеком, от которого не надо скрывать свои мысли. От Мари Ланни приходилось таиться. С отцом и матерью он тоже не мог быть искренним. Эрик Помрой-Нилсон был единственный друг, с которым он мог говорить совершенно откровенно. Он рассказал мисс Слоан о борьбе, которая происходит в его душе, о том, что он и сам не знает, во что верить. Она сказала, что вполне его понимает: мир сейчас стал так сложен. Это согрело сердце Ланни, и он много говорил с ней и отвлек молодую женщину от ее работы на более продолжительное время, чем следовало.

Когда он отвез ее обратно, он сказал ей, какой радостью была для него беседа с ней, и она ответила: — Как жаль, что вы так скоро уезжаете. — Это, конечно, дало ему повод сказать, что он уезжает только завтра и не свободна ли она сегодня вечером? Если да, то не гложет ли он предложить ей проехаться в машине и поужинать в ресторане? Говоря словами одной старой песенки, она сначала ответила, что не хочет, потом, что не может, и, наконец:

— Хорошо, посмотрим.

VIII

Ланни сказал своей новой приятельнице, чтобы она надела теплое пальто, он прихватил в машину теплый плед и повез ее вокруг Женевского озера. Это дорога длиною примерно в девяносто миль; такой поездки не предпринимают, если нет желания познакомиться поближе со своей спутницей. Они любовались прекрасными видами. Спустились сумерки, наступил вечер. Обоим казалось, что они уже много лет знают друг друга. Говорили о природе, искусстве и жизни — но только не о любви, о ней они не осмеливались говорить.

Но когда они уселись за маленьким столиком в уютной нише, оба остро осознали, что случилось. Мисс Слоан поднимала на своего спутника карие глаза, и щеки ее и шея покрывались румянцем. Она снова быстро опускала глаза — она не могла вынести его взгляда. Ланни понял и боялся смотреть на нее, боялся смущать ее. И они пытались снова говорить о проблемах Европы; но бог с ней, с Европой!..