Между двух огней

Пока они ехали, торчали в пробках, стояли на светофорах, Инга без конца задавала вопросы. Как будто внутри нее рухнула невидимая преграда, которая до сих пор мешала ей смириться с невозможностью обойтись без этих вопросов, обойтись без проводника на пути, который так хотелось пройти самостоятельно. Самостоятельно – не получится. Она наконец призналась себе в этом и почти перестала переживать по этому поводу. На дорогу ушло больше часа. За это время она узнала о себе очень многое – и в то же время, почти ничего.

Отрывочные эпизоды и короткие ответы «да» и «нет» потихоньку складывались в мозаичное полотно. Все части этого воображаемого полотна идеально подходили друг другу, несмотря на различие геометрической формы, фактуры и цвета.

А в самом центре зияла большая дыра.

И как только не пыталась Инга заполнить эту воображаемую дыру собственным, имеющимся в наличии, материалом – у нее ничего не получалось. Материал оказывался чужеродным. Выложить из него незаполненную часть мозаики было невозможно. В спокойной, уравновешенной и счастливой семейной жизни Инги Петровой не было места для африканских страстей. Это было совершенно очевидно. И это ставило Ингу в тупик.

Лифт в доме в этот день не работал, и они поднимались на пятый этаж по лестнице. Глядя в широкую спину Павла Петрова, Инга спросила:

– Я тебе изменяла?

Широкая спина резко приостановила движение, и Инга от неожиданности ткнулась в нее лбом. Павел Петров обернулся и посмотрел на нее сверху вниз удивленно. Потом сказал:

– Ты мне не изменяла.

И голос у него был такой, как будто Инга только что поинтересовалась, день за окном или ночь.

– Извини, – ответила Инга. – Сама не знаю, почему это я вдруг спросила.

Павел кивнул, удовлетворенный ответом, и взял ее за руку. Снова ощутив тепло его ладони, она успокоилась и поняла, что не хочет больше терзать себя неразрешимыми вопросами. Не хочет причинять боль Павлу Петрову, своему мужу. Возможно, со временем она разберется во всем сама.

Наверняка, разберется.

* * *

– Вот насчет наших сегодняшних планов я и хотел с тобой поговорить.

– Поговори, – согласилась Инга, отпивая последний глоток кофе.

– Как ты себя чувствуешь?

– Отлично. У меня не болит голова, нет температуры и никаких проблем с кишечником. Ты это хотел узнать?

– Все шутишь! Знаешь ведь, о чем я спрашиваю.

– Знаю. Только зачем спрашивать, ведь и так все понятно. Я чувствую себя вполне нормально. Меня не пугает собственное отражение в зеркале, я не пытаюсь завести с ним разговор на отвлеченные темы. Мне не кажется, что в квартире сдвигаются стены, намереваясь меня раздавить. Мне не страшно, когда звонит телефон… О чем там еще спрашивал доктор Истомин при выписке? В общем, никаких симптомов психических отклонений у меня не наблюдается. Что касается проблемы с памятью, то это уже не проблема. В общем, я нормальная и совершенно здоровая девочка, – на одном дыхании отрапортовала Инга.

– Ты не девочка, – нахмурился Павел. – Ты еж! Настоящий колючий еж. Три года назад я женился на еже. Как Иван Царевич на лягушке.

– На ежихе, – поправила Инга, сохраняя серьезное выражение лица.

– На ежике, – уточнил Павел Петров.

Она кивнула в ответ.

Сделав последний глоток из своей чашки, он осторожно убрал с кровати поднос, на котором еще оставались нетронутыми два стакана с апельсиновым соком. Пододвинулся ближе и положил голову ей на колени. Сквозь тонкую ткань пижамы она почувствовала его дыхание на внутренней стороне бедра. Рука ее замерла в воздухе, как вертолет, выбирающий место для приземления, и опустилась на плечо. Сжала его легонько и застыла без движения.

Инга знала, что даже за такой пустяковый, не слишком интимный жест, он будет ей благодарен.

Четырнадцать ночей они спали в одной постели. Смешно даже представить – как брат и сестра.

Она была не готова. А он, понимая и прощая эту ее неготовность, готов был ждать столько, сколько потребуется. И сейчас, почувствовав, как она сжала пальцами его плечо, на несколько секунд затаил дыхание. Но пальцы ее больше не двигались и лежали теперь у него на плече без всякого смысла. Инга ощутила этот короткий момент напряженного ожидания, секундный всплеск надежды и быстрое разочарование по тому, как напряглось и снова обмякло его плечо под футболкой. За две недели они научились уже понимать друг друга без слов. Научились заново, потому что наверняка умели делать это и раньше.

– Паш, ну скажи, что ты надумал, а? Хочешь пригласить друзей? Или хочешь, чтоб мы отправились в гости к твоим родителям? Мы ведь договорились…

– Нет, конечно.

Он сполз с ее коленей и теперь лежал поперек кровати, упираясь затылком в стену.

– Тогда к чему такие долгие предисловия? Ну, говори же, что ты задумал!

– Да ничего я не задумал. Мне просто нужно сегодня пойти на работу. Я ведь брал за свой счет две недели, и они кончились. Но я могу взять еще две. Если ты пока еще… не можешь оставаться одна.

– А если я и через две недели не смогу?

– Возьму еще две. Какая разница.

– Тебя уволят с работы.

– Ты для меня важнее, чем работа.