– Большое спасибо, что меня не заставляют быть еще и конем.
Продолжение этого разговора сулило ему совершенно очевидные неприятности, и он принялся принюхиваться изо всех сил, чтобы произвести хорошее впечатление
– Ну, наконец-то… Теперь за тебя хоть не придется краснеть как за Ежа. Можешь идти в кусты. Только не забывай все время принюхиваться.
Петропавел, недоумевая, зачем он это делает, начал выполнять приказ.
– Ты на четвереньках иди: на четвереньках
«Действительно глупость, – думал Петропавел словно во сне. – Тем более что на четвереньках-то ходить поинтересней будет, чем принюхиваться. Впрочем, принюхиваться тоже здорово: идешь принюхиваешься!.. Даже неизвестно, что лучше – принюхиваться или на четвереньках ходить. И то и другое прекрасно!».
Не сказать чтобы Петропавел был совсем не способен взять свои мысли под контроль: если, конечно, попытаться взять их под контроль… если, конечно, рывком… Но было лень. Что-то большее, чем только усилия охотников, заставляло его проделывать все эти сложные эволюции. «Взялся за гуж – не говори, что не Еж!» – оформилось в его затуманенном мозгу. Мозгу, который действительно, похоже, спал. Правда, теперь уже было совсем невозможно вспомнить, на каком месте жизни случилось заснуть… может быть, задолго до пирога с миной – может быть, задолго после!
В кустах было сыро – особенно животу, который – в соответствии с требованиями охотников – Петропавлу приходилось волочить по земле. И, что характерно, едва только он втягивал живот, как издали раздавалось:
Вдруг Петропавел услышал нечто другое:
– Эй, Еж!
Какая-то невидимая сила вытолкнула его, как пробку, наружу.
– Тебе понятно? – прозвучал знакомый вопрос.
– Мне все понятно, – ответил он в соответствии со здешними традициями.
– Замечательная это однако должность – Еж, – с сарказмом произнесла миниатюрная Королева Цаца. –
– Ату его! – без предупреждения возопил Бон Слонопут, и Петропавел понял, что теперь уносить ноги придется ему, поскольку именно на него в данный момент объявлялась охота. Бросив последний взгляд на охотников, он увидел, что Всадник Лукой ли опять на коне.
«И чего я добился? – на бегу рассуждал он. – Вмешался в охоту на Ежа, изловил его – кто меня просил? Стоял бы себе в сторонке, наблюдал бы за происходящим, так нет: стал Ежом! Ежом отпущения…»
– Да не шумите вы так! – через плечо крикнул он охотникам, которые что-то уж очень разошлись. – У меня из-за вас все мысли перемешались!
– А ты, Еж, не размышляй в полевых условиях. На тебя охотятся, между прочим. Сейчас твоя задача –
– Я и стремлю его, – огрызнулся Петропавел, а потом на всякий случай поинтересовался, куда именно тут положено стремить свой бег.
– Это не твоя забота, – сообщил Тридевятый Нидерландец. – Тем более что «своим» бег только называется …
– Все только
– «Своим» бег этот только называется, – повторил Нидерландец, не обращая внимания на Безмозглое, как тут и было принято, – на самом же деле этот бег
– А чей? – Понятно, что вопрос этот задал Петропавел. Задав вопрос, он остановился выслушать ответ. Преследователи остановились тоже.
– Отвечайте на вопрос, – напомнил Петропавел, чтобы они не забыли, зачем остановились.
– Вы
– Я выстрадываю… – сказал Петропавел, стоя на четвереньках с мокрым животом.
– Ну-ну… – поощрила его Королева Цаца и сокрушенно крикнула: – Ату его! – с грустью добавив: – К сожалению.
Этот клич был правильно воспринят как Петропавлом, так и охотниками: все сорвались с мест. Охота продолжалась!
На данном ее этапе произошло нечто странное: Петропавел – явно против воли – начал петлять. Его мотало из стороны в сторону, причем всякий раз лицо его при этом выражало бескрайнюю степень изумления. Петли становились все более замысловатыми – и позади себя Петропавел услышал фразу: