Читаем Между двух стульев (Редакция 2001 года) полностью

– Это потому, что Вы, наверное, смотрели то на одну, то на другую ее половину, а так оно сбивает… На самом деле, она ничем не отличается от прочих – по внешности, я имею в виду: заурядная, в общем, внешность. Но это в сущности. А Вы, должно быть, не умеете видеть сущности – и видите две половины… Значит, Вам будет трудно со мной, если уже сейчас не трудно: я ведь вся не такая, какой кажусь в реальном мире. – И Тридевятая Цаца кокетливо улыбнулась, умудрившись при этом так и не показать лица. – Собственно говоря, меня нет в реальном мире: я, наверное, нахожусь в возможном мире. Или где-то еще… Смежная Королева – та все-таки пограничное явление, а я… я вообще за границей понимания – адекватного понимания, я имею в виду.

– Вы галлюцинация? – Петропавлу показалось, что он раскусил-таки Тридевятую Цацу.

– Фи! – поморщилась она. – «Галлюцинация»! Я обман чувств, говорю же. Скорее уж иллюзия, чем галлюцинация.

– Не вижу разницы! – отрубил Петропавел.

– Ни одной? – ужаснулась Тридевятая Цаца. – Галлюцинация и иллюзия – это даже две разницы, причем большие. При галлюцинациях объекта нет в действительности. А при иллюзиях объект есть – вот он! – Цаца опять приосанилась. – Но воспринимается он ложно. Как я, – скромно добавила она, видимо, во избежание дальнейших недоразумений. – Впрочем, меня не обязательно считать и иллюзией. Меня можно считать кофемолкой или Эйфелевой башней… А? Как я Вам – в качестве кофемолки?

– Не очень, – честно ответил Петропавел.

– Ну и зря, – огорчилась Тридевятая Цаца. – Увидеть во мне кофемолку Вам мешает знание языка. Забудьте язык, которым Вы пользуетесь, – и тогда Вам будет удивительно легко счесть кофемолкой – меня… А давайте поиграем: в дальнейшем мы с Вами вместо «да» будем все время говорить «нет», а вместо «нет» – «да», ладно?

– Но на каком основании? – захотел ясности Петропавел.

– Да ни на каком! – возбудилась Тридевятая Цаца. – Можно подумать, Вам понятно, на каком основании «да» означает согласие, а «нет» – несогласие. Само по себе слово ни к чему не отсылает: это только люди соотносят слова со всем, что им заблагорассудится! Стало быть, Вам ничто не мешает соотнести «да» с несогласием, «нет» – с согласием, а меня – с кофемолкой. Или с Эйфелевой башней, как Вам больше нравится.

– Мне никак не нравится. И потом существуют обычаи, – сказал Петропавел голосом капризной старухи.

– Ах, я не придерживаюсь обычаев, я такая странная! Между прочим, значения слов с течением времени искажаются сами по себе – я только немножко ускоряю этот процесс, помогая словам. А Вы говорите – по привычке, хотя привычка – это всего-навсего умение объяснять новые явления старыми причинами… Впрочем, не хотите играть в «да» и «нет» – не надо! – Она смерила Петропавла точным взглядом и резюмировала: Просто Вы – крепдешин.

– Давайте лучше обсудим, правильно ли я иду к Слономоське, – неестественно бодро предложил Петропавел.

– Путь к Слономоське и обсуждать нечего: все пути ведут к Слономоське. А Вы сейчас сдадите мне экзамен на Аттестат Странности.

– С какой стати? – вознегодовал Петропавел.

– Да ни с какой! Напрасно Вы ищете для всего логические объяснения. Поступки ведь могут иметь не только логические, но и чисто психологические причины. Или даже невропатические… Отвечайте на мои вопросы. Если разговор Вам неприятен, что нужно сделать?

– Прекратить его!

– Два! – Тридевятая Цаца хихикнула. – Правильный ответ: если разговор неприятен, его надо продолжать до бесконечности.

– Зачем?

Петропавел действительно захотел это понять, но Тридевятая Цаца только пожала плечами и задала второй вопрос:

– Если человек толстый, какое прозвище ему лучше всего дать?

– Пончик, – сказал Петропавел все, что знал об этом.

– Два!.. Правильный ответ: если человек толстый, больше всего ему подходит прозвище «На всякого мудреца довольно простоты».

– Это не прозвище, а пословица…

– Неважно! – возразила Тридевятая Цаца. – Третий вопрос: если Вам холодно, что следует предпринять?

– Одеться потеплее, – уже без надежды отвечал Петропавел.

– Два. Правильный ответ: если вам холодно, следует сойти с ума.

– Разве от этого станет теплее?

– Кто знает… – зевнула Тридевятая Цаца. Потом она долго-долго смотрела на Петропавла и наконец покачала головой: – Ну Вы недале-е-екий! Видела я недалеких, сама не слишком далекая – всего каких-то тридевять земель, но Вы уж такой недалекий… И я, хоть зарежьте меня, никогда не выдам Вам Аттестата Странности.

– Да пропади он пропадом, Ваш Аттестат Странности! – Петропавел просто вышел из себя. – Я и аттестатом зрелости обойдусь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих мастеров прозы
100 великих мастеров прозы

Основной массив имен знаменитых писателей дали XIX и XX столетия, причем примерно треть прозаиков из этого числа – русские. Почти все большие писатели XIX века, европейские и русские, считали своим священным долгом обличать несправедливость социального строя и вступаться за обездоленных. Гоголь, Тургенев, Писемский, Лесков, Достоевский, Лев Толстой, Диккенс, Золя создали целую библиотеку о страданиях и горестях народных. Именно в художественной литературе в конце XIX века возникли и первые сомнения в том, что человека и общество можно исправить и осчастливить с помощью всемогущей науки. А еще литература создавала то, что лежит за пределами возможностей науки – она знакомила читателей с прекрасным и возвышенным, учила чувствовать и ценить возможности родной речи. XX столетие также дало немало шедевров, прославляющих любовь и благородство, верность и мужество, взывающих к добру и справедливости. Представленные в этой книге краткие жизнеописания ста великих прозаиков и характеристики их творчества говорят сами за себя, воспроизводя историю человеческих мыслей и чувств, которые и сегодня сохраняют свою оригинальность и значимость.

Виктор Петрович Мещеряков , Марина Николаевна Сербул , Наталья Павловна Кубарева , Татьяна Владимировна Грудкина

Литературоведение
Дракула
Дракула

Настоящее издание является попыткой воссоздания сложного и противоречивого портрета валашского правителя Влада Басараба, овеянный мрачной славой образ которого был положен ирландским писателем Брэмом Стокером в основу его знаменитого «Дракулы» (1897). Именно этим соображением продиктован состав книги, включающий в себя, наряду с новым переводом романа, не вошедшую в канонический текст главу «Гость Дракулы», а также письменные свидетельства двух современников патологически жестокого валашского господаря: анонимного русского автора (предположительно влиятельного царского дипломата Ф. Курицына) и австрийского миннезингера М. Бехайма.Серьезный научный аппарат — статьи известных отечественных филологов, обстоятельные примечания и фрагменты фундаментального труда Р. Флореску и Р. Макнелли «В поисках Дракулы» — выгодно отличает этот оригинальный историко-литературный проект от сугубо коммерческих изданий. Редакция полагает, что российский читатель по достоинству оценит новый, выполненный доктором филологических наук Т. Красавченко перевод легендарного произведения, которое сам автор, близкий к кругу ордена Золотая Заря, отнюдь не считал классическим «романом ужасов» — скорее сложной системой оккультных символов, таящих сокровенный смысл истории о зловещем вампире.

Брэм Стокер , Владимир Львович Гопман , Михаил Павлович Одесский , Михаэль Бехайм , Фотина Морозова

Фантастика / Ужасы и мистика / Литературоведение
Пушкин в русской философской критике
Пушкин в русской философской критике

Пушкин – это не только уникальный феномен русской литературы, но и непокоренная вершина всей мировой культуры. «Лучезарный, всеобъемлющий гений, светозарное преизбыточное творчество, – по характеристике Н. Бердяева, – величайшее явление русской гениальности». В своей юбилейной речи 8 июля 1880 года Достоевский предрекал нам завет: «Пушкин… унес с собой в гроб некую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем». С неиссякаемым чувством благоволения к человеку Пушкин раскрывает нам тайны нашей натуры, предостерегает от падений, вместе с нами слезы льет… И трудно представить себе более родственной, более близкой по духу интерпретации пушкинского наследия, этой вершины «золотого века» русской литературы, чем постижение его мыслителями «золотого века» русской философии (с конца XIX) – от Вл. Соловьева до Петра Струве. Но к тайнам его абсолютного величия мы можем только нескончаемо приближаться…В настоящем, третьем издании книги усовершенствован научный аппарат, внесены поправки, скорректирован указатель имен.

Владимир Васильевич Вейдле , Вячеслав Иванович Иванов , Петр Бернгардович Струве , Сергей Николаевич Булгаков , Федор Августович Степун

Литературоведение