Читаем Между двух стульев (Редакция 2001 года) полностью

Жил был у бабушки –смерть от глюкозы!Вот как, вот как –смерть от глюкозы!

Он хотел задуматься над горькой судьбиной неизвестно откуда взявшейся в песне жирной бабушки, выкинуть из песни которую оказалось невозможно, но задуматься не успел, потому что внезапно стемнело. Сделалось как-то жутковато, и, чтобы убедить себя в том, что бояться нечего, Петропавел громко крикнул в темноту:

– Ау-у-у!

–Уа-а-а! – тут же раздался в ответ детский плач.

Петропавел вздрогнул: детского плача он как-то совсем не ожидал. Не хватало только наткнуться на конверт с грудным младенцем! Он осторожно двинулся в направлении плача, внимательно глядя под ноги. Плач стих. Петропавел остановился: может быть, ребенок не один, может быть, он с матерью? Тогда глупо к нему идти. Не пойду.

– Уа-а-а! – снова донеслось спереди.

– Это я зря, едва ли… – громко сказал Петропавел себе и услышал из тьмы:

– Слесаря вызывали? – причем голос был хриплым.

Вопрос озадачил Петропавла. Не вполне понятно было, как мог оказаться ночью в поле слесарь и что с этим слесарем тут делать… Вероятно, к тому же у слесаря был с собой ребенок. А может, это не слесарев ребенок и слесарь просто украл у кого-нибудь ребенка?

М-да, диковатые мысли приходят нам в голову по ночам…

– Мы не вызывали слесаря! – строго ответил Петропавел, нарочно употребив множественное число: для острастки, и еще более строго спросил: – Слесарь, это Ваш ребенок или нет?

– Дед! – отозвался слесарь.

Петропавел не поверил слесарю. Можно, конечно, допустить, что он тут со своим ребенком и дедом, но плакал явно не дед, а ребенок!

– Почему же тогда у деда детский голосок? – не отдавая себе отчета в глупости происходящего диалога, полюбопытствовал Петропавел.

– Дед сам невысок! – Кажется, слесарь был балагуром.

Тогда Петропавел, стараясь, чтобы голос его прозвучал особенно мужественно, решил все-таки внести ясность в положение дел.

– Вот что, слесарь, – сказал он. – Все это очень странно. Почему Вы явились сюда с семьей? Может быть, Вы кто-то другой, а не слесарь?

– Дорогой, я не слесарь! – ответил слесарь.

– Вы надо мной издеваетесь?

– Раздевайтесь!

Тут Петропавел несколько струхнул. Прозвучавший в темноте приказ напоминал начало разбойничьей сцены.

– Вы, что же, серьезно? – спросил Петропавел. На сей раз ответ был уж и вовсе невразумительным:

– Вы тоже Сережа.

Петропавел задумался, почему это он Сережа и кто тут еще Сережа, кроме него, и примирительно пробормотал:

– Наверное, Вы отчасти правы… В какой-то степени каждый из нас Сережа, а если так, то, должно быть, и я, как другие, тоже немножко Сережа («Что я несу? – думал он. – Это просто бред сумасшедшего!»). Я рад, но мне очень…

– Оратор, короче! – оборвали из тьмы.

Петропавел умолк, ожидая худшего. Худшего не происходило.

– Тут кто-то спрятался! – игриво произнес он, несмотря на то, что душа ушла в пятки и не возвращалась.

– Никто тут не стряпает, – ответили ему. – Стряпать тут не из чего. Это АССОЦИАТИВНОЕ ПОЛЕ. В нем не растет ничего, кроме ассоциаций.

– АССОЦИАТИВНОЕ ПОЛЕ? – повторил Петропавел и вдруг напрямик спросил:

– Простите, с кем я все-таки говорю?

– Хрю-хрю! – раздалось над полем.

– Там у Вас еще и поросенок?

– Нет, – в голосе появилась усталость. – Поросенок прибывает в шесть ноль-ноль.

– Куда прибывает?

– К третьей окраине поля. Тут все очень продумано: первая окраина охраняется Дамой-с-Каменьями. Ко второй окраине в шесть ноль-ноль прибывает Паровоз, к четвертой – там начинается ОЗЕРО РИСА – Пароход, а к третьей – Паросенок. Тут три вида парового транспорта.

– Паросенок… – задумчиво проговорил Петропавел и признался: – Никогда не слышал о таком транспорте.

– Не думай, что ты слышал обо всем, что происходит в мире, – посоветовали из тьмы. – Это самое банальное заблуждение.

– Ну да!… – вокликнул вдруг Петропавел. – Я вспомнил: даже выражение есть одно странное – «класс езды на Паросенке». Я никогда его не понимал.

– Вот видишь, и выражение есть!

– Но все-таки с кем я разговариваю? Это я к тому, что Таинственный Остов тоже сначала был не виден, а потом… виден стал.

Во тьме вздохнули:

– Меня ты никогда не увидишь. Я Эхо. Странно, что ты до сих пор этого не понял.

– Эхо? – Простота разгадки потрясла Петропавла.

– Ты что-нибудь имеешь против?

– Да нет… Я только привык думать, что Эхо лишь повторяет чужие слова – даже не слова, а окончания слов.

– Интере-е-есно, – обиженно протянуло Эхо, – на основании чего же ты привык так думать? Отвыкни!… Повторяет слова не Эхо, а попугай. Не надо путать Эхо с попугаем.

– Извините меня… – Петропавел сконфузился. – Дело в том, что всегда, когда я раньше слышал Эхо…

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих мастеров прозы
100 великих мастеров прозы

Основной массив имен знаменитых писателей дали XIX и XX столетия, причем примерно треть прозаиков из этого числа – русские. Почти все большие писатели XIX века, европейские и русские, считали своим священным долгом обличать несправедливость социального строя и вступаться за обездоленных. Гоголь, Тургенев, Писемский, Лесков, Достоевский, Лев Толстой, Диккенс, Золя создали целую библиотеку о страданиях и горестях народных. Именно в художественной литературе в конце XIX века возникли и первые сомнения в том, что человека и общество можно исправить и осчастливить с помощью всемогущей науки. А еще литература создавала то, что лежит за пределами возможностей науки – она знакомила читателей с прекрасным и возвышенным, учила чувствовать и ценить возможности родной речи. XX столетие также дало немало шедевров, прославляющих любовь и благородство, верность и мужество, взывающих к добру и справедливости. Представленные в этой книге краткие жизнеописания ста великих прозаиков и характеристики их творчества говорят сами за себя, воспроизводя историю человеческих мыслей и чувств, которые и сегодня сохраняют свою оригинальность и значимость.

Виктор Петрович Мещеряков , Марина Николаевна Сербул , Наталья Павловна Кубарева , Татьяна Владимировна Грудкина

Литературоведение
Дракула
Дракула

Настоящее издание является попыткой воссоздания сложного и противоречивого портрета валашского правителя Влада Басараба, овеянный мрачной славой образ которого был положен ирландским писателем Брэмом Стокером в основу его знаменитого «Дракулы» (1897). Именно этим соображением продиктован состав книги, включающий в себя, наряду с новым переводом романа, не вошедшую в канонический текст главу «Гость Дракулы», а также письменные свидетельства двух современников патологически жестокого валашского господаря: анонимного русского автора (предположительно влиятельного царского дипломата Ф. Курицына) и австрийского миннезингера М. Бехайма.Серьезный научный аппарат — статьи известных отечественных филологов, обстоятельные примечания и фрагменты фундаментального труда Р. Флореску и Р. Макнелли «В поисках Дракулы» — выгодно отличает этот оригинальный историко-литературный проект от сугубо коммерческих изданий. Редакция полагает, что российский читатель по достоинству оценит новый, выполненный доктором филологических наук Т. Красавченко перевод легендарного произведения, которое сам автор, близкий к кругу ордена Золотая Заря, отнюдь не считал классическим «романом ужасов» — скорее сложной системой оккультных символов, таящих сокровенный смысл истории о зловещем вампире.

Брэм Стокер , Владимир Львович Гопман , Михаил Павлович Одесский , Михаэль Бехайм , Фотина Морозова

Фантастика / Ужасы и мистика / Литературоведение
Пушкин в русской философской критике
Пушкин в русской философской критике

Пушкин – это не только уникальный феномен русской литературы, но и непокоренная вершина всей мировой культуры. «Лучезарный, всеобъемлющий гений, светозарное преизбыточное творчество, – по характеристике Н. Бердяева, – величайшее явление русской гениальности». В своей юбилейной речи 8 июля 1880 года Достоевский предрекал нам завет: «Пушкин… унес с собой в гроб некую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем». С неиссякаемым чувством благоволения к человеку Пушкин раскрывает нам тайны нашей натуры, предостерегает от падений, вместе с нами слезы льет… И трудно представить себе более родственной, более близкой по духу интерпретации пушкинского наследия, этой вершины «золотого века» русской литературы, чем постижение его мыслителями «золотого века» русской философии (с конца XIX) – от Вл. Соловьева до Петра Струве. Но к тайнам его абсолютного величия мы можем только нескончаемо приближаться…В настоящем, третьем издании книги усовершенствован научный аппарат, внесены поправки, скорректирован указатель имен.

Владимир Васильевич Вейдле , Вячеслав Иванович Иванов , Петр Бернгардович Струве , Сергей Николаевич Булгаков , Федор Августович Степун

Литературоведение