Читаем Между двух стульев (Редакция 2001 года) полностью

– Да бог меня знает, откуда… Может, конечно, и оттуда, но вообще-то я местный, из этой ЧАЩИ ВСЕГО. А вот кто я такой, убей – не знаю! Следовало бы, наверное, назвать какие-нибудь мои особенности, вытекающие из того обстоятельства, что я Ой ли-Лукой ли. Но никакие такие особенности мне неизвестны. Или, скажем, перечислить события, которые в твоих представлениях были бы связаны со мной… У тебя что-нибудь со мной связано?

– Ничего, – честно сказал Петропавел.

– Стало быть, на вопрос о том, кто я такой, нет ответа. Я бы квалифицировал этот твой вопрос как праздный, а тебя – как болтуна, но мне до тебя нет никакого дела. Мне есть дело только до себя!.. Вот живу я, – доверительно сообщил он, – и все время думаю: что ж это я за старик такой, а?

– Нормальный старик… только грубый очень, – помог Петропавел.

– Ума я к себе не приложу, – не воспользовался помощью Ой ли-Лукой ли. – Знаю только, что таких, как я, нету больше.

– Каждый по-своему неповторим, – Петропавел беспардонно улыбнулся.

– Ну, это ты брось! Таких, например, как ты, – навалом: имя им Легион! А вот я… Никак не пойму, в чем мой секрет! Всю жизнь бьюсь над собой, да бестолку. Иной раз спросишь себя: «Старик! Чего ты хочешь?» – и сам себе ответишь: «Не знаю, старик».

Петропавлу не понравилось, что Ой ли-Лукой ли на ходу растоптал его индивидуальность, и он не без сарказма поинтересовался:

– Да что же в Вас такого необычного?

– В том-то и вопрос! – оживился старик. – Я вот каждого вижу насквозь, в мельчайшей букашке прозреваю ее сущность – и нет для меня никакой загадки в мире, кроме себя самого: тут я – пас! Ну, не удивительно ли, что за всю мою долгую жизнь я ни разу – обрати внимание: ни разу! – не встретил никого, кто был бы точно таким же, как я? Вот уж создала природа – так создала…

– Давайте о чем-нибудь другом поговорим, – предложил Петропавел. – Про Вас я уже, кажется, все понял. И если попробовать… ну, истолковать…

– Не смей меня истолковывать! – завизжал, старик. – Понимаешь – и понимай себе, а истолковывать не смей! Понимать, хотя бы отчасти, – дело всех и каждого; истолковывать – дело избранных. Но я тебя не избирал меня истолковывать. Я для этого дела себя

избрал. Есть такой принцип: познай себя. А такого принципа, как познай меня, – нету. Между тем познать – это и значит истолковать. Так что отойди от меня в сторону… И там заткнись. А я себя без твоей помощи истолкую.

– Ну и пожалуйста, – сказал Петропавел. – Уж лучше я к Соловью-разбойнику пойду, чем с Вами тут…

– К Муравью! – перебил Ой ли-Лукой ли. – К Муравью-разбойнику, это существенно. А что касается СолоВия, то СолоВий… СолоВий, а не соловей! – он не тут живет. СолоВий – это птичка такая страшная, у которой веки до земли, – во-о-он там живет, – и он махнул рукой влево, – возле ГИПЕРБОЛОТА ИНЖЕНЕРА ГАРИНА.

– Возле… чего? – обалдел Петропавел.

– Возле ГИПЕРБОЛОТА… ну, это такое сверхболото – жуткое, туда всех затягивает! Болото болот, в общем… А названо оно в честь инженера Гарина – я не знаю, кто это, но в его честь.

– Понятно, – ухмыльнулся Петропавел.

– Так вот, это я насчет СолоВия, что он не тут живет. А Муравей-разбойник – гроза лесов и полей. Его вообще никто никогда не видел, но все ужасно боятся.

Тут уж Петропавел не выдержал и расхохотался:

– Как же это он гроза лесов и полей, когда его никто не видел никогда?

– Ну как – как… Плод народного суеверия, следствие неразвитости науки… мифологическое сознание и все такое. Познать не можем – и обожествляем, что ты, право, как маленький! Это и Ежу понятно. Эй, Еж! – крикнул он в пространство. – Тебе понятно?

– Мне все понятно, – отозвался из пространства некто Еж.

– Вы же каждого видите насквозь, – не оценив заявления Ежа, напомнил старику Петропавел. – Почему бы тогда Вам самому не познать вашего муравья?

– Насквозь вижу, ты прав. Впрочем, я бы, может быть, его все равно познал… Ан – такого принципа, как познай его, – тоже нету: я же тебе говорил, есть один принцип – познай себя. И потом… он злой как собака. Тут вот кто-то из наших гулял по ЧАЩЕ ВСЕГО – в самые дебри зашел, решил: была не была, и шасть – прямо к логову!.. Ну, понятно: чем дальше влез, тем ближе вылез! Слышит – богатырский пописк… Он возьми да и крикни: «Муравей-разбойник, разрешите я Вас познаю!» Так тот – ни слова в ответ. Молчит и злится – представляешь?

Петропавел изо всех сил старался сохранить серьезность:

– Да как он хоть выглядит, этот Муравей-разбойник?

Ой ли-Лукой ли принял церемонную позу и начал:

– Народное воображение рисует его могучим и громадным – о трехстах двенадцати головах и восьми шеях, с тремя когтистыми лапами, покрытыми чешуей речных рыб. Его грудь спрятана под панцирем пятисот восьмидесяти семи черепах, левое брюхо обтянуто кожей бронтозавра, а правое…

– Довольно-довольно, – остановил лавину ужасов Петропавел. – С народным воображением все понятно. А на самом-то деле он какой?

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих мастеров прозы
100 великих мастеров прозы

Основной массив имен знаменитых писателей дали XIX и XX столетия, причем примерно треть прозаиков из этого числа – русские. Почти все большие писатели XIX века, европейские и русские, считали своим священным долгом обличать несправедливость социального строя и вступаться за обездоленных. Гоголь, Тургенев, Писемский, Лесков, Достоевский, Лев Толстой, Диккенс, Золя создали целую библиотеку о страданиях и горестях народных. Именно в художественной литературе в конце XIX века возникли и первые сомнения в том, что человека и общество можно исправить и осчастливить с помощью всемогущей науки. А еще литература создавала то, что лежит за пределами возможностей науки – она знакомила читателей с прекрасным и возвышенным, учила чувствовать и ценить возможности родной речи. XX столетие также дало немало шедевров, прославляющих любовь и благородство, верность и мужество, взывающих к добру и справедливости. Представленные в этой книге краткие жизнеописания ста великих прозаиков и характеристики их творчества говорят сами за себя, воспроизводя историю человеческих мыслей и чувств, которые и сегодня сохраняют свою оригинальность и значимость.

Виктор Петрович Мещеряков , Марина Николаевна Сербул , Наталья Павловна Кубарева , Татьяна Владимировна Грудкина

Литературоведение
Дракула
Дракула

Настоящее издание является попыткой воссоздания сложного и противоречивого портрета валашского правителя Влада Басараба, овеянный мрачной славой образ которого был положен ирландским писателем Брэмом Стокером в основу его знаменитого «Дракулы» (1897). Именно этим соображением продиктован состав книги, включающий в себя, наряду с новым переводом романа, не вошедшую в канонический текст главу «Гость Дракулы», а также письменные свидетельства двух современников патологически жестокого валашского господаря: анонимного русского автора (предположительно влиятельного царского дипломата Ф. Курицына) и австрийского миннезингера М. Бехайма.Серьезный научный аппарат — статьи известных отечественных филологов, обстоятельные примечания и фрагменты фундаментального труда Р. Флореску и Р. Макнелли «В поисках Дракулы» — выгодно отличает этот оригинальный историко-литературный проект от сугубо коммерческих изданий. Редакция полагает, что российский читатель по достоинству оценит новый, выполненный доктором филологических наук Т. Красавченко перевод легендарного произведения, которое сам автор, близкий к кругу ордена Золотая Заря, отнюдь не считал классическим «романом ужасов» — скорее сложной системой оккультных символов, таящих сокровенный смысл истории о зловещем вампире.

Брэм Стокер , Владимир Львович Гопман , Михаил Павлович Одесский , Михаэль Бехайм , Фотина Морозова

Фантастика / Ужасы и мистика / Литературоведение
Пушкин в русской философской критике
Пушкин в русской философской критике

Пушкин – это не только уникальный феномен русской литературы, но и непокоренная вершина всей мировой культуры. «Лучезарный, всеобъемлющий гений, светозарное преизбыточное творчество, – по характеристике Н. Бердяева, – величайшее явление русской гениальности». В своей юбилейной речи 8 июля 1880 года Достоевский предрекал нам завет: «Пушкин… унес с собой в гроб некую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем». С неиссякаемым чувством благоволения к человеку Пушкин раскрывает нам тайны нашей натуры, предостерегает от падений, вместе с нами слезы льет… И трудно представить себе более родственной, более близкой по духу интерпретации пушкинского наследия, этой вершины «золотого века» русской литературы, чем постижение его мыслителями «золотого века» русской философии (с конца XIX) – от Вл. Соловьева до Петра Струве. Но к тайнам его абсолютного величия мы можем только нескончаемо приближаться…В настоящем, третьем издании книги усовершенствован научный аппарат, внесены поправки, скорректирован указатель имен.

Владимир Васильевич Вейдле , Вячеслав Иванович Иванов , Петр Бернгардович Струве , Сергей Николаевич Булгаков , Федор Августович Степун

Литературоведение